Альтист Данилов
Шрифт:
– Сувениры это прекрасные! – сказал Данилов. – Но ты же обещал вернуть десять шапок…
– У меня нет времени, – сказал Кармадон.
– Значит, кто-то будет ходить без шапок. Или родственники твоих спасителей. Или еще кто…
– Ну и что! С меня-то вон сняли шапку! – тут Кармадон взглянул на Данилова холодно. – И потом, ты говоришь странные вещи… Ты что, Данилов?
«Действительно, – подумал Данилов, – что это я…»
– У меня своя роль, – со значением сказал Данилов.
– Ах, ну да… – спохватился Кармадон. – Но ты не беспокойся, следов я не оставил. Они не знают, где я гощу и к кому увез шапки на опознание…
– Вот и хорошо, – сказал Данилов. – А завтра мы присмотрим другие сувениры.
В дверь позвонили.
Гостем
– И прекрасно сделали! – сказал Данилов. Хотя и готов был погнать этого Кудасова в шею.
«Однако что это Кудасов-то прибрел?..» И тут Данилов понял. Кудасову ехать из дома к Данилову было минут сорок. Сорок минут назад в воображении Данилова возникли цыплята табака и седла барашка с Балканского полуострова, ароматом наполнив его холостяцкое жилье, вот Кудасов и уловил то сладостное мгновение. Его можно было понять: Данилов не обедал у Муравлевых, и Кудасов три недели напрасно шевелил усами, ловившими запахи муравлевской кухни.
Данилов и сам был не прочь поесть нынче сытно. Он шепнул Кармадону:
– У меня есть на представительство… Все равно бухгалтерия их потом спишет…
– Ну, валяй, – сказал Кармадон.
Данилов ввел Кудасова в комнату, представил его гостям-ветеранам.
– Кудасов, Валерий Степанович, лектор по существенным вопросам.
Земский отчего-то хохотнул, а водопроводчик Коля Кудасову очень обрадовался.
Данилов, наблюдавший за ноздрями и усами Кудасова, сострадал гостю. Кудасов учуял аромат жаренной на углях баранины, а предположить мог одно: она уже съедена, он опоздал. Данилов пошел на кухню, получил заказ из двенадцати предметов, выписал – по слабости и легкомыслию – еще и ресторанный столик на колесиках, на этом столике привез закуски, напитки, горячие блюда в комнату.
– Андрей Иванович угощает, – сказал Данилов.
Кудасов оборвал умные слова. Усы его приняли стойку.
Потом по кудасовским усам текло. Но и в рот попадало.
– А вот, Валерий Степанович, – сказал водопроводчик Коля, закусывая жареным хеком, – насчет синего быка что вы объясните?
– Насчет синего быка, – кивнул Кудасов и подцепил вилкой новый кусок баранины.
– Да, насчет синего быка, – поддержал Колю Данилов.
– Ну что же, – сказал Кудасов, – сейчас ясно одно. Родиной исполинского быка являются скорее костромские леса, нежели принсипские хинные рощи.
– Да куда им, хинным рощам-то! – сказал Земский.
– А он не от пришельцев? – в упор спросил Коля.
– Каких еще пришельцев? – снисходительно поглядел на Колю Кудасов.
– Все говорят, – сказал Коля. – Это пришельцы их сюда завезли. Три тысячи лет назад. А когда уехали, законсервировали их до поры до времени в спячке. А эти две штуки из спячки вышли.
– Консервируют быков, – засмеялся Земский, – на мясокомбинатах!
Андрею Ивановичу из Иркутска слушать про быков такие слова было неприятно, он поморщился и сказал:
– Да что вы все про быков и про быков! Про этого синего в Москве стали забывать, а вы вспомнили! Теперь в Москву стоматологи приехали, про них говорят.
Андрей Иванович был прав. Два дня как отбыл бык Василий в Канаду, а казалось, что прошла вечность. Панкратьевские страсти и разговоры словно забылись. А о том быке в белую полоску в Москве совсем не помнили. О быстротечность московской жизни! Будто и нет в тебе неводов!.. Собрался в Москве конгресс стоматологов, вот о нем теперь и рядили. Клавдия Петровна уже отсидела на открытии конгресса с гостевым билетом, теперь желала попасть на пленарное заседание. В публике шли слухи, что в последний день работы конгресс специальным решением запретит бормашины. Отныне зубы станут лечить без всякой боли технической водой и сжатым воздухом.
– А этот, ихний Бурнабито, – опять вступил Коля, – я в транзисторе слышал, решил возле дома на лужайке своему быку поставить памятник, из одной бронзы. Стоит, значит, бык и ногу переднюю держит на упавшем женском теле, на Синтии этой, вроде он ее победил…
– Ну вот видите, – сказал Кудасов, – при чем же здесь пришельцы!
– Точно? – спросил Андрей Иванович. – Такой памятник будет?
– Передавали так, – сказал Коля. – Или вот анекдот я про синего быка слышал…
Анекдот был неприличный, для быка обидный, и Данилов, чтобы оберечь от него ранимую натуру Кармадона, прервал анекдот тостом, посвященным съезду стоматологов. Дальше пили и закусывали, Данилов дважды прикатывал из кухни на столике сменные блюда с напитками, не раз компания впадала в хоровое пение. Еще в бане водопроводчик Коля напомнил Андрею Ивановичу песню «Ромашки спрятались, увяли лютики…», и теперь Андрей Иванович ее с удовольствием пел. Их с Колей поддерживал пока еще не уставший от угощений Кудасов и, что удивительно, тишист Земский. И Данилов запел ради компании. Песня их была услышана находившимся за стеной духовиком из детской оперы Клементьевым. Тот сейчас же – и зычно – заиграл про лютики на электрооргане. «Да что он шумит-то! Этак рыбу в реке глушить можно! – рассердился Кармадон. – Он и ночью гремел!» И опять в электрооргане за стеной что-то взорвалось.
В разгар застолья позвонила Клавдия.
– Данилов, ты мне нужен, – сказала она. – Сейчас я за тобой заеду.
– Извини, – сказал Данилов. – У меня гости…
– Бабы или мужики?
– Мужчины, – сказал Данилов.
– Сколько вас?
– Пятеро…
– Вот и хорошо, – сказала Клавдия. – Один лишний. А четверых я заберу…
– Куда заберешь?
– Тяжести таскать! Надеюсь, настоящие мужчины не откажут даме в помощи…
– При тебе есть Войнов…
– Войнов! Войнов создан для науки. Турки у него… Ладно. Жди меня, – сказала Клавдия Петровна и повесила трубку.
Через полчаса Клавдия прибыла. Вид имела спортивный, будто собралась на лыжную прогулку. Она оглядела гостей Данилова, осталась ими довольна, присела на минуту, давая мужчинам время на сборы.
– Я вас моментально привезу обратно, – сказала Клавдия. – Там дел всего минут на пятнадцать… Я бы и одна, но камни тяжелые…
Николай Борисович Земский сейчас же сослался на больничный лист и люмбаго, вызвался сторожить квартиру Данилова.
– А вам и все равно не осталось бы места в машине, – сказала Клавдия. – И потом, такие огромные мужчины, как вы, они ведь самые бесполезные.
Земский кивнул, согласившись.
Клавдия спешила, коридором и на улице, к машине, шагала быстро, не оглядываясь, уверенная в своих помощниках, а те старались от нее не отставать. Данилов-то – по привычке, водопроводчику Коле было все равно, где теперь исполнять песню «Прошу меня не узнавать, когда во сне я к вам приду», но спешили, втянутые в движение Клавдиевой энергией, и Кудасов, кому подобное движение прежде было бы чуждо, и Кармадон, вот что примечательно. И потом ехали в войновской «Волге» в некоем напряжении, куда – неизвестно. Но все – в готовности сейчас же исполнить просьбы Клавдии. Или требования. Она сидела за рулем решительная, зловещая, как царица Тамара в холодном ущелье Дарьяла. Было темно, и Данилов не понял, куда их завезли. Выскочили из машины возле забора товарного двора какого-то вокзала, скорее всего Ярославского, Клавдия раздвинула коричневые доски забора, пропихнула в щель водопроводчика Колю, Кармадона, Данилова – сама пролезла на товарный двор, а Кудасова оставила возле щели в дозоре. То сугробами, то по шпалам, то под товарными вагонами Клавдия долго вела помощников, будто группу диверсантов, и наконец вывела к кирпичной стене. Возле стены стояли сбитые из досок ящики, присыпанные снегом.