Алые перья стрел (сборник)
Шрифт:
– Все не будут, – безнадежно сказал Митька.
– Рейку зачем оторвал от штакетника? Разве не хулиганство?
– Я ее только на минуточку. Я потом бы опять приделал.
– Врешь, – убежденно сказал милиционер.
«Вру», – подумал Митька и сказал:
– Ничуточки.
– Всю траву, можно сказать, в газоне вытоптал…
– Траву? Да там чертополох один, только ноги ободрал. Во! – Для убедительности Митька ухватил себя за щиколотку и подтянул вверх ногу. Царапины были похожи на след кошачьих когтей.
Но милиционер
– Не скачи. Больше не ускачешь.
Он взял Митьку за локоть.
– Пустите, – хмуро попросил Митька. – Я больше не побегу.
– Знаем мы это дело.
– Ну… честное пионерское, не побегу. Пустите. А то знакомые встретятся, скажут: ведут, как вора.
– Честное пионерское начал давать… А ты пионер? У тебя и галстука-то нет.
– Просто не надел сегодня. Ну вот, я за значок берусь, он со звездочкой. Значит, не вру. Ну, честное слово!
Митька ухватился за тяжелый значок «Ворошиловского стрелка» второй ступени, которым оттягивал левый край матроски.
– Не считается это, – возразил милиционер. – Значок-то не твой.
– Не мой?!
– А твой, что ли? Был бы хоть еще маленький, а то взрослый «Ворошиловский стрелок»! Ты голову не морочь. Такой значок заработать – это не стрелы пулять, подвергая опасности прохожих.
– Во-первых, – сипловатым от обиды голосом сказал Митька, – никого я не подвергал. Во-вторых, значок все равно мой!. Вот!
Ему часто не верили, и он привык, но сейчас обида была сильная: схватил, ведет куда-то, насмехается да еще и не верит! Сам небось и стрелять не умеет как следует, хоть и нацепил кобуру с наганом.
Из нагрудного кармашка выхватил Митька сложенный вчетверо листок, уже порядком измочаленный и потертый на сгибах. С лиловой печатью Осоавиахима и подписью военрука. Это было временное удостоверение (для настоящего не нашлось корочек, обещали дать потом). Отпечатанные на машинке слова отчетливо свидетельствовали, что «ученик пятого класса „Б“ школы-десятилетки № 1 Дмитрий Вершинин выполнил норму…» Дмитрий Вершинин! А не…
Митькина рука остановилась в воздухе. Но милиционер выхватил из пальцев бумажку. И на лице его расцвела улыбка. Радостная, как у мальчишки, который выиграл спор.
– Я же говорил – не твой! Тут же не твоя фамилия!.. Постой… – Лицо его опять стало спокойным, а потом строгим. – Ты Сидоров или Вершинин?
– Вершинин, – тихо сказал Митька и стал смотреть в сторону.
Они помолчали несколько секунд.
– Нехорошо, гражданин Вершинин, задумчиво заговорил милиционер. – Чужая фамилия. Попытка к бегству…
«Издевается», – понял Митька.
Милиционер оторвал глаза от документа и пристально глянул на Митьку.
– А кто у тебя отец?
– Учитель.
– В первой школе?
– В первой…
– Петр Михайлович?
– Ага, – безнадежно сказал Митька. Он не удивился: отца в городе знали многие.
Все еще разглядывая бумажку, милиционер
Митька побрел следом: теперь все равно не убежишь. Найдут.
– Я ведь тоже в первой школе учился, – сказал милиционер. – У твоего отца, между прочим. Хороший учитель.
Надежда на спасение ярким огоньком засветилась перед Митькой.
– Да? – вроде бы удивился он. – Я вас не помню.
– Ну, а как ты можешь помнить? Я к вам домой не ходил. Да ты тогда совсем пацаненком был. Я в тридцать первом седьмой класс закончил. Потом работать пошел.
– Я по фотографиям почти всех помню, – бессовестно соврал Митька. – У папы есть фотоснимки всех классов, которые он учил. Может, вы непохожи тогда были? Ваша как фамилия?
– Жарников моя фамилия.
– А зовут вас… Матвей?
– Точно! Вспомнил?
– Угу… – сдержанно откликнулся Митька. Взгляд его стал веселым, а шаг – пружинистым. Все-таки ему везет!
– Вот видишь, – наставительно заговорил Матвей Жарников, – мы с тобой, выходит, знакомые. Как-то неловко получается. Вот пришел бы я сейчас с тобой к твоему отцу, рассказал бы про все… Что он сказал бы?
– Ну, что… – начал Митька, стараясь точнее рассчитать удар. – Он сказал бы: «Здравствуйте, Жарников, рад вас видеть». Сказал бы: «Как поживаете? Не делаете больше механизмов, чтобы школьные скелеты махали руками, пускали дым из глаз и кукарекали? Не доводите больше учителей до обморока? Это похвально".
– Ч-черт возьми… – произнес Матвей и свернутым Митькиным удостоверением почесал кончик носа. – Все еще помнит?
– Он мне про это раз десять рассказывал.
– Да-а… Ну, я тогда маленький был.
– В шестом классе, – беспощадно уточнил Митька.
– Пить что-то хочется, – сказал Жарников. – Вон там вроде клюквенный морс продают, киоск открыт. Пойдем?
– Можно… Хотя нет, у меня ни копейки…
– Ладно уж. Возьми-ка свой документ.
Потом, когда они у голубой будки глотали теплый и довольно противный морс, Матвей спросил:
– А все-таки чего тебе приспичило в тумбу стрелять? Ну нарисовал бы на заборе мишень, где-нибудь подальше от глаз, да пулял бы.
– Дак это целая история, – сказал Митька. – Долго рассказывать. Если все по порядку говорить, то даже не знаю, с чего начать… Есть у нас в школе немка Адель Францевна. Ты ее… То есть вы ее, наверно, знаете…
Ух и шумная была история!
Она случилась в середине мая. Полкласса, в основном мальчишки, не выучили урок по немецкому. Ну, сами понимаете, на дворе уже полное лето, а тут сиди и зубри, как два балбеса – Петер унд Отто – шпацирен в лесу унд баден в речке. Мальчишки из пятого «Б» предпочитали сами шпацирен и баден, хотя вода была еще зверски холодная.