Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
— А вот я тебе блямбу печали приставлю, будешь знать — «просто так»…
В это время из-за угла показался Артем Каменюка, он тоже отстал от строя. Артем мгновенно оценил обстановку и смело ринулся на выручку.
— Дай пройти! — потребовал Каменюка у задиры.
— Вали назад, тараканам здесь прохода нет!
— Отойди, говорю!
— Вот я тебе приставлю блямбу… — снова пообещал голенастый.
Артем оглянулся, ища глазами Авилкина, но тот, воспользовавшись перебранкой, исчез.
— Сымай звездочку! — вожак нахально протянул руку к фуражке Артема.
На другой стороне улицы показалась фигура какого-то мужчины. Противники Каменюки замерли, — решили переждать, пока прохожий скроется.
Каменюка подумал, что вот сейчас еще можно улизнуть, прыгнуть в сторону, в открытую калитку, что можно позвать на помощь, но тотчас решительно одернул гимнастерку, вызывающе выдвинул вперед плечо с погоном и остался на месте.
Когда шаги прохожего затихли, начался бой. Трудно сказать, чем закончился бы он, если бы не вмешался оказавшийся случайно в это время поблизости майор Веденкин. Во всяком случае, ясно было одно: Артем не собирался отступать или сдаваться.
К большому его удивлению, майор не рассердился, не стал отчитывать, а только сказал:
— Молодец! Никогда не робей! — И, сочувственно оглядев ссадину у виска, измятый костюм Каменюки, достал булавку. — Давай-ка пришпилю! — предложил он Артему, берясь за болтающийся погон.
У проходной училища Артем вытащил суконку, которую неизменно носил в кармане, почистил ботинки, долго стирал пятно с брюк и только тогда вошел в училище.
Через несколько дней в разговоре с капитаном Беседой Каменюка раздраженно заявил:
— Я гражданских презираю!
Алексея Николаевича очень обеспокоило это признание, от него несло кастовостью кадетских корпусов.
— Ты забываешь, Артем, что твой отец — учитель — был «гражданским», что твои товарищи по школе вырастут и станут инженерами, рабочими, построят для тебя танки, что «гражданские» дают нашей армии хлеб, отказывают сейчас себе во многом, чтобы ты, «военный», учился, не зная забот. Чем же ты или я лучше их?
— Так это я о тех… что меня побить хотели, — угрюмо пояснил Артем. Алексей Николаевич вспомнил рассказ Веденкина о недавнем происшествии на улице и успокоился:
— Ну, это другое дело. Здесь ты себя в обиду не давай и нас не позорь!
У Каменюки, несомненно, были и хорошие качества, но Алексею Николаевичу он причинял чаще всего неприятности.
Приходит к Беседе воспитатель Волгин из четвертой роты.
— Ваш Каменюка вымогает пончики у моего Гречушкина! — возмущенно говорит он.
Выясняется, что Артем за сделанную Гречушкину рогатку взял плату пончиками, — их обычно давали на второй завтрак, к кофе.
Долг Гречушкина достиг тридцати семи пончиков, так как Артем за несвоевременно внесенную плату брал ростовщические проценты.
Гречушкин, чтобы вырваться из кабальной петли, менял у товарищей свое обеденное второе на пончики, худел, вызывая тревогу у воспитателя, и, наконец, был пойман с поличным: при выходе из столовой у Гречушкина подозрительно оттопыривалась на животе гимнастерка. Капитан Волгин отозвал его в сторону, легонько ткнул пальцем в живот, спросил серьезно:
— Вы так наелись?
Из-за пазухи Гречушкина были извлечены три хрустящих сочных подрумяненных пирожка. Произошло объяснение. Гречушкин долго отпирался, но в конце концов рассказал обо всем.
— А где же рогатка? — спросил Волгин.
— Порвалась, — обреченно вздохнул Гречушкин.
— Долг мы возвратим, — пообещал офицер, — но только не пончиками… Я тебе общую тетрадь принесу, отдашь ее.
Потом у суворовца второй роты исчез альбом с марками. Следы привели в отделение Беседы. Он вошел в класс мрачнее тучи. Никогда еще его не видели таким.
— На наше отделение ложится пятно позора, — глухо произнес капитан. — Через пять минут альбом должен лежать на столе, иначе я откажусь от вас! — повернулся и вышел.
Когда Беседа возвратился, красный альбом лежал на столе, а Каменюка, не смея поднять глаз, делал вид, что стирает пальцами пятнышко с парты.
Илюша встал, сказал с запинкой:
— Товарищ капитан, альбом очутился случайно у нас в отделении. Только мы все просим — не расспрашивайте, кто его к нам принес.
— Я и не собираюсь расспрашивать, — сухо ответил капитан, — будем считать эту историю тяжелой ошибкой. Старший суворовец Голиков, вы сейчас же отнесете альбом во вторую роту, отдадите его владельцу и извинитесь от имени всего отделения и моего.
В классе стояла понурая тишина.
— Слушаюсь! — подавленно ответил Голиков и шагнул к столу.
Но скоро у Каменюки появились последователи: кое-кто начал курить, грубить учителям, самовольничать, — отделение явно портилось. Даже благороднейший Мамуашвили стал терять свою репутацию: химическим карандашом он написал на своей руке ругательство. Авилкин и Прошкин, предводимые Артемом, забрались в комнату старшины роты, которого не жаловали за строгость, распотрошили подушку, разбросали из нее перья по всей комнате, а Каменюка навязал на простыне старшины морские узлы — «сухари». Каменюка становился опасным для всей роты.
Решили испробовать жесткое, но сильное средство, позже никогда больше не применявшееся. Рота была выстроена в зале. Командир роты майор Тутукин вызвал Каменюку из строя в центр четырехугольника, составленного из рядов суворовцев в черных гимнастерках и окаймленного ровной линией алых погон. Артем, ухмыляясь, пошел к майору, при каждом шаге выдвигая вперед то одно, то другое плечо.
— Смирно! — обращаясь к строю, скомандовал офицер и, громко отчеканивая каждое слово, прочитал приказ генерала: — «За нарушение воинской дисциплины… забвение чести… снять с суворовца пятой роты — Каменюки Артема — погоны. Две недели Каменюке ходить позади строя, в трех шагах от левофлангового. Приказ прочитать во всех ротах».