Алый ангел
Шрифт:
— Я не знаю, что происходит, но мы должны сделать следующий шаг и поскорее. Он сейчас разговаривает с шерифом, но вместо того, чтобы огласить профиль, он закрыл дверь и сказал, что это личное дело.
Он смотрит на нас троих.
— Что? — спрашивает он, смущенный напряжением.
— Они думают, что Лана должна поехать с нами, потому что она не чувствует себя в безопасности будучи одной.
— Это вполне понятно. Ты должен взять ее. Не похоже, что она будет в опасности, учитывая, что убийца бы просто
— Просто, бл*ть, невероятно.
— К тому же, — продолжает Донни, игнорируя мой комментарий, — это разозлит Капитана Гондона.
Глава 11
Если нас уколоть, разве не пойдет кровь?
Если пощекотать, разве мы не засмеемся?
Если нас отравить, разве мы не умрем?
И если нас обидеть, разве мы не отомстим?
Уильям Шекспир
Лана
Шекспир был одним из немногих философов, веривших в месть. С другой стороны, он был романтиком. Они всегда верят в месть, потому что романтики любят сильнее, более болезненно переносят потери и держатся за обиду, разбившую их сердца, которые имеют величайшее значение, чем тело, душа или разум.
Мое тело стало сильнее, а разум — более механическим, когда я потеряла свою душу в мести за сердце.
Полагаю, это сделало меня романтичной.
Я нахожусь в процессе переписки с Джейком, который также был романтиком, когда в дверь стучат, прерывая меня.
Логан не стучит.
Я осторожно подхожу к глазку и замечаю легко узнаваемые рыжие волосы с затылка.
Открываю дверь, задаваясь вопросом, зачем она пришла. Но когда она поворачивается, вижу слезы в ее глазах.
Она проходит мимо меня, проталкиваясь внутрь.
Бремя моей тайны очевидно слишком давит на нее. Бл*ть.
Я так близка сейчас.
Тихо закрываю дверь, и она усаживается на кровать, пока я прислоняюсь к двери.
— Шестьдесят девять фото и семьдесят кнопок, — говорит она, сбивая меня с толку на мгновение. — Что-то подсказывает мне, что ты не ошиблась в подсчете.
Осознавая, о чем она говорит, я присаживаюсь в кресло.
— Фергюсон?
— У меня, наконец, хватило смелости взглянуть на досье сегодня. Я рано встала, чтобы пойти и посмотреть, а потом выяснилось кое-что, о чем нам нужно поговорить. Дело в том, что было семьдесят кнопок и шестьдесят девять фото. Что ты сделала с последней фотографией, Лана?
Я поджимаю губы. Она знает, что
— Сожгла.
— Зачем? — спрашивает она без единой вспышки эмоций.
— Потому что разум — вещь хрупкая. Твои друзья увидели бы ее; ты бы увидела ее. Это стало бы тем, что сломало бы тебя. Слышать о ее существовании не так важно, как лицезреть воочию себя ребенком, который был незащищен и уязвим, а затем знать, что доказательства существовали с самого начала. Слух обрабатывается иначе, чем зрение. Ум более чувствителен к зрению, чем к звуку. Я не хотела бы, чтобы тебя сломили. Не хотела, чтобы он победил, будучи в могиле. Поэтому сожгла ее.
Она стирает те слезы, которые грозились пролиться.
— Я с тобой, — тихо говорит она. — Что бы тебе ни понадобилось, я с тобой.
Это... сбивает меня с толку.
— Почему?
— Потому что психопат не станет заботится о тех, кто, по моему скромному мнению, может усложнить его планы. Ты проявляешь искреннее сострадание. Этот факт идет вразрез психопатичной личности.
— У меня имеются психопатические наклонности, но я не психопатка, — говорю со вздохом. — Я же говорила тебе.
— Ага, но я не поверила, пока не увидела шестьдесят девять фотографий и семьдесят кнопок. Теперь у тебя есть мое доверие, что ты мстишь за истинное зло. Кто-то не может спокойно относится к необходимости уничтожать демонов в мире, которые не умрут иначе, а я могу.
Я выдыхаю от усталости, только сейчас осознавая, как сильно ее нерешительность давила на меня.
На этот раз веревка крепко приклеена и больше не угрожает все разрушить.
— И тут появился спецагент Миллер Джонсон, как будто нам нужно еще больше знаков.
Одно его имя заставляет меня напрячься, и она замечает это.
— Это он все скрыл, да? — спрашивает она, слишком хорошо интерпретируя мою реакцию.
— Он сделал больше, чем просто скрыл.
— Ты мне что-то не рассказала?
— Я рассказала тебе все, что произошло тогда. Я не рассказала лишь то, что произошло после. Тебе нужно раскопать это вместе с остальной командой.
— Почему? Почему просто не рассказать им историю, написав записку или что-то типа того?
Я наклоняюсь.
— Разум — хрупкая и нежная вещь, — повторяю я. — Услышать это из письма или от убийцы — менее важно, чем услышать это от кого-то, кто умирает изнутри, держа это в секрете. Несколько людей знают эту историю, Хэдли. Найдите того, кто расскажет ее. Не говоря уже о том, что мне нужно, чтобы этот город чувствовал себя добычей, на которую ведется охота. Чем больше времени займет рассказ истории, тем больше вопросов задаст твоя команда. И тем больше людей начнет дрожать от страха.
— Тебе нужен этот страх, — подмечает она, изучая меня.