Амальгама счастья
Шрифт:
Видимо, Дашино лицо столь красноречиво выражало сейчас владеющие ею чувства, что даже Сергей Петрович ощутил нечто вроде брезгливого сожаления к этой дурочке, так неумело, так непрофессионально занявшейся в данном случае «связями с общественностью»… Уже немного спокойнее он закончил свою обвинительную речь:
– Но самое гадкое, как ты догадываешься, даже не в этом. Отвратительней всего оказалась ваша пропозиция, которую Антонов имел наглость сделать мне, не забыв упомянуть при этом, что все переговоры я должен вести только с ним, а не с тобой – нет, каков нахал, а?! Он еще будет диктовать мне, с кем я должен обсуждать свои собственные дела…
И дядя
– Итак, если я правильно понял, ты готова немедленно передать мне, как нынешнему главе семьи, все права на управление Фондом, подписать все соответствующие документы и даже в ближайшее время обеспечить в респектабельной прессе необходимую информацию на сей счет (разумеется, вся информация – только после моей цензуры и под нужным углом), если я… ну, скажем так, немедленно выплачу тебе и твоему любовнику весьма круглую сумму наличными. Правильно?
И Сергей Петрович пристально, испытующе взглянул на свою родственницу. Может быть, если бы Даша находилась сейчас в ином душевном состоянии, то заметила бы даже некоторое облегчение в его глазах, после того как самое трудное было сказано. Заметила бы она и то, что на самом деле действительно грязное, шантажистское предложение Игоря, при всем видимом отвращении дяди к этой стороне дела, казалось ему все же, может быть, наилучшим, хотя и крайне дорогостоящим выходом из той пучины позора и морального унижения, куда они все угодили. Но девушке было сейчас не до анализа. Голова ее болела, словно сдавленная жестоким огненным обручем. Она была по-настоящему раздавлена, уничтожена, смешана с грязью. И никакие попытки оправдаться уже ничего не могли изменить в ее судьбе…
Словно не замечая ее молчания, Плотников задумчиво, уже разговаривая практически сам с собой, протянул:
– Ну разумеется, это будет непросто… Мать позаботилась о защите завещания. Но если поможет Андре…
Дашин мозг, который, казалось, вот-вот лопнет от разламывающей, дикой боли, невольно отреагировал на незнакомое имя, и она вопросительно подняла на дядю измученные, запавшие глаза. Тот снова поморщился:
– Не притворяйся же, детка (Даша вздрогнула, услышав из его уст уничижительно-ласкательное прозвище, которым до сих пор позволял себе называть ее только Игорь, – и эти два человека окончательно слились в ее усталом сознании в одного врага, ведущего на нее охоту). Не хочешь же ты сказать, что ты, глава и управительница богатейшего Фонда, не знаешь имени собственного адвоката? Так вот, у меня тоже есть для тебя сюрприз – хотя, конечно, он слабоват по сравнению со всеми теми подарочками, которые преподнесла мне ты…
Сергей Петрович улыбнулся – впервые за все время их встречи, быстро набрал на мобильном телефоне несколько цифр и вполголоса произнес в трубку пару слов по-французски. Даша не расслышала, не поняла, о чем шла речь, хотя она знала язык практически в совершенстве, сейчас она не могла вникать в разговор. Девушка вся была поглощена одним-единственным желанием, ей нужно было только одно: уйти отсюда. Все, что угодно, только прочь от всего!
Кажется, дядя говорил еще что-то, все время нервно оглядываясь по сторонам, но Даша уже позволила себе не слушать. Все было кончено – так не все ли равно, какая фраза будет последней?.. пусть он делает что хочет. Пусть они все делают что хотят. Она готова была подписать любые бумаги, хотя толком даже не поняла, о чем конкретно, о каком отступном и каких правах идет речь. Кажется, Сергей Петрович хочет сам управлять Фондом?.. Но она не просила у бабушки никаких привилегий, никакого наследства… Ах, бабушка, бабушка, что же ты наделала?! Зачем?!
Она, как слепая, ничего не видя из-за мутных слез на ресницах, нашарила сумку на мягком бархатном диванчике рядом с собой и неловко стала вылезать из-за стола. Ни грации, ни легкости, ни присущего ей природного изящества не было теперь в этой женщине; только слабость, прибитость и безмерная усталость, гнущая ее к земле, как тяжелый, переполненный горем, а не зерном, колос…
Вдруг мягкая грассирующая речь раздалась совсем близко, и она неосознанно, машинально включилась в чудесную легкость французского языка. Эта легкость, непринужденность и слов, и тона говорившего, после всех обвинений и грязи, вылитых ей на голову за последние полчаса, была для нее как глоток воды во время засухи, как дарованная приговоренному к позорной казни отсрочка…
– Добрый день, мадемуазель Смольникова. Я счастлив познакомиться с вами лично.
Кто-то уже брал ее повисшую, как плеть, руку, подносил к губам; звучали еще какие-то европейские формулы вежливости, а Даша растерянно переводила взгляд с дяди на высокого импозантного мужчину, в котором все – и речь, и костюм, и манеры, и осанка – выдавало подлинного европейца. Видя, что она не в силах произнести ни слова, Сергей Петрович удивленно приподнял брови, но все же счел необходимым пояснить:
– Это мсье Андре Жийон, старинный и верный друг нашей семьи. Его адвокатская контора давным-давно представляет наши интересы за рубежом, особенно в Швейцарии. И ты должна бы знать, что именно у него в руках хранились все оригиналы документов, оставленных матерью на твое имя…
Плотников на секунду замешкался, подыскивая, видимо, комментарий, приличествующий случаю и годный для ушей иностранца, и эта пауза дала возможность мсье Жийону молниеносно вмешаться в разговор, не перебивая собеседника и не высказывая неучтивости.
– Я не мог вырваться в Москву раньше; вы понимаете – дела… Хотя, конечно же, мне очень хотелось проститься с Верой… – Даша уловила в его голосе, под привычной французской учтивостью, нотку невыдуманного сожаления, искренней теплоты – и сама поразилась, какую истовую благодарность почувствовала за это к незнакомому иностранцу. А он уже продолжал: – Вы понимаете, я надеялся, что вы сами свяжетесь с нами немедленно. Но, думал я, может быть, горе…
Он слегка запнулся, нахмурился, бросил взгляд на Плотникова, который ответил ему преувеличенно спокойным кивком головы, и вновь повернулся к Даше.
– Откровенно говоря, я и сейчас вряд ли смог бы прилететь в вашу прекрасную страну – уже послезавтра я должен быть в Париже, мы готовим там юридическое обеспечение крупной и важной сделки, и эти последние дни я планировал посвятить окончательной подготовке документов. Но когда вчера вечером мне позвонил мсье Плотников, – Сергей Петрович вновь кивнул, выразительно глядя на Дашу, – и попросил о предоставлении информации, которая уже не является тайной, а также о… о немедленной помощи… Я не смог ему отказать.
Они все еще стояли рядом, глядя друг на друга, и, поскольку девушка по-прежнему не говорила ни слова, мужчины явно начали нервничать – один меньше, другой больше, но оба чутьем понимали нескладность и какую-то неправильность происходящего. Вновь произошел быстрый обмен взглядами, и мсье Жийон, нервничая с каждой минутой все сильнее, поправляя дорогие красивые очки, предложил:
– Быть может, мы присядем, господа?
Плотников первым последовал этому приглашению. Вслед за ним за столик присела и Даша, но глаза ее оставались отсутствующими, а губы – все так же крепко сжатыми. Француз беспомощно посмотрел на Сергея Петровича, и тот взял инициативу в свои руки.