Амалия под ударом
Шрифт:
– Ах да, – вскрикнула Муся, – конечно! И я тоже хочу там побывать! Значит, отправимся в Ясенево после открытия.
– Говорят, памятник не слишком хорош, – заметил Полонский. И все с увлечением стали обсуждать, действительно ли первый памятник поэту не оправдал ожиданий или это обычное в таких случаях злопыхательство – ведь гораздо проще порицать, ничего не сотворив, чем сделать хоть что-нибудь.
– Из императорской фамилии никого не будет на открытии? – спросил Евгений у Рокотова.
Князь отрицательно покачал головой.
– Если
– Я слышал, что ожидаются одни литераторы, – подал голос Верещагин. – Будут произноситься речи и всякое такое.
– А граф Толстой будет? – спросила Амалия. – Хотелось бы его увидеть.
– Я так и думал, что вы его почитательница, – заметил Полонский. – Наверняка вы восхищаетесь Анной Карениной.
– Только как произведением искусства, – сдержанно ответила Амалия. Ей стоило большого труда сделать вид, что она не поняла намека собеседника.
– Толстой – это, конечно, интересно, – жалобно сказал Гриша. – Но… очень уж скучно.
Все рассмеялись. Амалия заставила себя улыбнуться, но про себя уже решила, что ни в какое Ясенево она не поедет. К чему? Чтобы выслушивать от графа сомнительные комплименты вроде того, который он только что ей преподнес? Или чтобы разговаривать с Митенькой Озеровым о хороших книгах, которые он читает, и плохих, которые он пишет?
«Бедный, наивный обожатель! Он из породы тех людей, которым проще всю жизнь провздыхать, чем один-единственный раз принять определенное решение. Впрочем, не будем себя обманывать. Даже если бы он сделал мне предложение, я бы все равно ему отказала. Он славный, добрый, честный, но быть женой плохого писателя – не то удовольствие, которое я могу себе позволить. Так ради чего мне ехать в тверскую глушь? Le jeu ne vaut pas la chandelle».[26]
Внезапно ей все опостылело. Она поглядела на часы, громко «вспомнила», что дома ее заждались, сняла котенка с колен и поднялась.
– Вы уже уходите, Амалия Константиновна? – спросил Орест.
– Я обещала помочь тетушке, – сказала девушка. – До свиданья, господа.
Она кивнула всем на прощанье, расцеловала Мусю и скользнула к двери. Снежок жалобно мяукнул ей вслед.
Выйдя из дома, Амалия подумала, не взять ли ей экипаж, и решила, что не стоит. День был чудесный, и она решила прогуляться.
«Чем-то все это непременно закончится, но чем? Нелепым замужеством? Или… или чем? Не может же вечно так продолжаться: Муся, ее друзья, беззаботная жизнь, балы, доброта тетки… Сделать удачную партию, как они говорят? Но те, кому я нравлюсь, мне безразличны, а те, кто нравится мне, недосягаемы… Тупик».
– Амалия Константиновна!
Вот, пожалуйста, легок на помине. И почему ей всегда так не везет? Амалия обернулась и оказалась лицом к лицу с графом Полонским. Элегантный блондин, очевидно, спешил, чтобы поспеть за ней, и теперь выглядел немного растерянным.
«Уж лучше бы это был Гриша с его питоном… По крайней мере, в Гордееве есть хоть
– Вы… вы так быстро ушли, Амалия Константиновна…
– Да, я очень тороплюсь, – холодно сказала Амалия, отворачиваясь. – До свидания, Евгений Петрович.
И она быстро двинулась прочь по тротуару, но граф не отставал от нее.
– Амалия Константиновна… Я хотел бы попросить прощения.
– За что? – еще холоднее спросила девушка.
– За… – он смутился, – за неосторожные слова, которые у меня вырвались.
Амалия прекрасно помнила, что это были за слова, но как раз их она прощать не собиралась.
– Не понимаю, о чем вы, – проговорила она равнодушно, глядя мимо графа. – Извините, мне надо идти.
И она быстро ступила на проезжую часть, чтобы отвязаться от неприятного преследователя.
То, что произошло в последующие несколько секунд, осталось у нее в памяти каким-то сгустком криков, конского ржания и – нет, не страха, а глубокого, ни на что не похожего изумления. Лошади, запряженные в ехавший по дороге легкий экипаж, неожиданно понесли и едва не растоптали Амалию, которая оказалась как раз у них на пути. Если бы не сверхъестественная ловкость графа, который сумел оттащить Амалию назад, ей бы пришлось очень и очень туго.
От толчка девушка упала на камни мостовой, но главное – она была цела и невредима. Кучер, крича какие-то невнятные слова, что есть силы натягивал вожжи. Хрипя и роняя пену, лошади остановились.
– Амалия Константиновна! Вы… С вами все в порядке?
Евгений помог ей подняться на ноги. Шляпка погибла безвозвратно, но больше ничего страшного не произошло. Обернувшись, граф заметил невдалеке злосчастный экипаж.
– Подождите меня, – промолвил он сквозь зубы, – я сейчас.
И широкими шагами направился к кучеру. К месту происшествия уже спешил городовой с шашкой на боку.
– Не ушиблись, барышня? Ну, значит, ваше счастье!
И, поправив фуражку и напустив на лицо суровое выражение, городовой подошел к виновнику происшествия. Разъяренный Полонский уже стащил бородатого, широкоплечего мужика с козел и, судя по всему, готовился произвести над ним короткую расправу.
– Ваше благородие! – частил до смерти испуганный кучер. – Не виноват, не виноват, вот как есть не виноват! Святая Богородица, истинный крест! И кто ж их знает, что эти бусурманы понесли…
Не слушая его, Евгений замахнулся.
– Виноват, сударь, – вмешался городовой, – но теперь это уже наше дело.
– Истинный крест! – бормотал испуганный кучер, зажмурившись. – Вот как перед богом… Не виноват, право слово, не виноват!
– Отпустите его, Евгений Петрович, – робко вмешалась Амалия.
Полонский нехотя разжал кулак и отпустил мужика.
– Ты что это творишь, а? – сурово спросил городовой у кучера. – Средь бела дня людей давишь!
– Я, я ничего, – бормотал мужик, – я не виноват, это лошади… Что-то им померещилось, вот они и понесли…