Амазонка
Шрифт:
— Я куплю вам новое, — поспешно воскликнул шеф, — только не подпускайте ее ко мне!
Однако было уже поздно. На какой-то миг я настолько оцепенела от горя, что впала в прострацию и позволила Херувимовой оттолкнуть меня в сторону, дабы иметь возможность вцепиться в бледную физиономию окончательно деморализованного мужа.
И только жалобные стоны жестоко избиваемого банкира снова вернули меня к действительности.
— Ну, гадина старая! — Горя желанием мести, я даже заскрежетала зубами. — Сейчас я тебе покажу!
Разъяренной
Сам банкир, надо заметить, поступил отнюдь не по-джентльменски, отпихнув от себя ногами двух сцепившихся в отчаянной схватке дам. Впрочем, как мне тогда показалось, его состояние многое извиняло. Насколько я ошибалась в оценке степени его шокированности, показали события, развернувшиеся чуть позже.
Между тем борьба перешла в партер. Мадам Херувимова оказалась, на удивление, сильна, а я, к своему стыду, настолько поддалась женскому началу, что практически забыла все бойцовские навыки, обезумев от желания нанести внешности и одежде своей соперницы как можно более существенные повреждения.
В итоге мы катались по полу, царапаясь и кусаясь, как две бешеные кошки. Однако со стороны все это выглядело весьма эротично — платья задраны и разорваны, груди полуобнажены… Разумеется, подобная эротика возникала исключительно благодаря моей свежей красоте, а не отвратно-увядшим прелестям мадам Херувимовой. Я поняла это, потому что, во-первых, банкир перестал стонать и теперь внимательнейшим образом следил за боевыми действиями, а во-вторых, благодаря следующей сцене.
В какой-то момент, когда мы с Херувимовой отчаянно мерились силами, пытаясь выяснить, кто первой сможет разорвать бусы противницы, в кабинет без стука ворвался мой напарник Стас.
Краем глаза я успела заметить, как он уже метнулся было нас разнимать, но был остановлен резким окриком хозяина кабинета:
— Оставь это, лучше держи пари! Ставлю двадцать к десяти на победу Ольги!
На следующий день я была уволена из охраны банка как «несправившаяся со своими непосредственными служебными обязанностями». Разумеется, в этой формулировке была большая доля истины — в результате проявленной мной минутой растерянности, вызванной гибелью лучшего платья, мадам Херувимова успела-таки изрядно поцарапать ухоженную физиономию своего мужа.
Однако почему пострадала только я? — вот в чем была высшая несправедливость. Почему он не решился приструнить свою распоясавшуюся супругу, например, сократив размеры ее ежемесячного довольствия, которое уходило «на булавки»?
Впрочем, я не роптала на судьбу — мне удалось славно отомстить за Ксюшу и одержать убедительную победу над «старой грымзой», которая, в конце концов так жалобно взмолилась о пощаде, что торжествующий Херувимов наконец-то позволил Стасу оттащить меня от собственной жены.
И эта мысль согревала мое самолюбие, пока
Наконец все дела были закончены. Получив в кассе конверт с выходным пособием и даже не заглянув внутрь, я направилась в кабинет начальника охраны, чтобы сдать пистолет и проститься с Петром.
И тут меня поджидал очередной удар судьбы — на месте Петра сидел здоровенный весельчак с нахальными глазами, который представился мне в качестве его заместителя.
— А где же сам Петр? — вежливо поинтересовалась я, с трудом сдерживая разочарование.
— Он уехал в командировку.
— Надолго?
— Да почти на месяц.
— Серьезно? — Я была безумно огорчена. — Но какие у него могут быть командировки, куда?
— А это уж, извините, наша служебная тайна, в которую категорически запрещено посвящать посторонних. Но, кстати, я могу его в чем-нибудь заменить?
В данном вопросе прозвучал столь откровенный намек, что на него нельзя было не отреагировать.
— Можете, — холодно огрызнулась я и в сердцах добавила грубейшую фразу, воспользовавшись тем, что мы были одни: — если… себе побреете!
Однако, выйдя из кабинета в сопровождении восхищенного взгляда: «Ай да стерва!» — я сразу загрустила.
Какое разочарование, Бог мой! Я так надеялась, что после того, как мы начнем работать вместе с Петром, это деловое сотрудничество рано или поздно обязательно перерастет в нечто большее…
Но, в конце концов, не рано ли я расстраиваюсь? Мой телефон у него есть, так что, если захочет — позвонит.
Оставалось сделать последнее — и самое тяжелое дело! — то есть съездить и извиниться перед Ксюшей за свое предательство, которое не принесло счастья ни ей, ни мне. Впрочем, разве предательство может принести какие-то иные последствия, кроме запоздалого раскаяния?
Купив по дороге бутылку шампанского, связку бананов, коробку шоколадных конфет и даже — вот до чего дошло мое самоуничижение! — килограмм свежей наваги для проклятого Томино, я взяла тачку и поехала к ней.
К моей величайшей радости, Ксюша не только впустила меня в дом, но и повела себя совершенно спокойно. Внимательно выслушав мой сбивчивый рассказ обо всех предыдущих и последовавших событиях, связанных со вчерашней кражей папки, она сделала только одно замечание:
— Неужели эта стерва Херувимова так безнадежно испортила твое чудесное платье?
— Увы! — вздохнула я и невольно улыбнулась. — Представляю, как ошалеют в том бутике от Версаче, если я и в третий раз приду к ним покупать одно и то же платье! Но ты, Ксюшечка, меня действительно простила?
— Тебя не за что прощать и тебе не за что извиняться, — с удивительно мудрой снисходительностью заявила моя чудная подружка. — Более того, ты все сделала правильно, за что тебе мое огромное спасибо!