Амазонки
Шрифт:
– Согласитесь, что нельзя общаться с людьми, не делая между ними никаких различий. Роду человеческому грозит вырождение. И наш долг - не допустить этого. Но, кстати, вам будет спокойнее в частном доме...
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы подсказали, как пройти кратчайшим путем к мосту Академии, - грустно попросил я.
– Следуйте за мной, - коротко отозвался он.
Неужели этот человек наконец-то услышал меня? Но он остановился у фонтана, украшенного высокими фризами с изображением вздыбленных коней.
– Изучите хорошенько
– воскликнул барон.
– И вы сразу поймете связь между ними и моими героинями.
Я опустил чемодан на скользкую брусчатку мостовой и погладил мраморный зев фонтана, который, кажется, дышал под моими пальцами.
– Эти лошадки позволяли оседлать себя только тому, кто их любил, продолжал рассказчик.
– А любить друг друга могут только существа, созданные одинаковыми.
Я устало ответил, уловив его мысль:
– Пол перестает быть злом, если не подчиняется законам вида? Он вдруг посмотрел на меня как на старого знакомого.
– Вы упрямо используете слова, чтобы скрыть свои мысли, - воскликнул он.
– Это секрет любого самоубийцы. Амазонкам помогло выжить то, что они не разговаривали.
Несомненно, делаю ошибку, притворяясь, что принимаю его игру:
– Так вот откуда идет их дурная слава?
– То, что им никогда не могли простить, - это их стремление к однополому существованию.
– Как же они продолжали свой род?
– Иллюзия необходимости противоположного пола еще не делает любовь возможной, но лишь скрывает ее истинные возможности.
– Природа, однако, распорядилась по-своему...
– Природа чаще обрекает нас на несчастья, чем на радости.
– Но мы не можем выбрать себе другие условия для жизни.
– Можно просто не подчиняться условиям.
– Убежать в фантастику?
– Мудрость амазонок заключается в том, что они отбросили сказку о мире, разделенном на мужчин и женщин.
– Отказ от признания полового плюрализма не может изменить реальность бытия.
– Они всегда знали, что существует только один пол.
– В каком мифическом пространстве?
– В том, где мифы становятся реальностью.
– Единственная реальность, о которой можно говорить с уверенностью это смерть.
– Смерть понятна только там, где существует любовь, которая является антитезой смерти, - это отмена всех различий.
– А амазонки вели войны из любви к жизни или из любви к смерти?
– Они сражались только за свободу любить.
– И какими мерками они измеряли эту свободу?
– Самой красотой их обнаженных торсов!
– То есть вы хотите сказать, что они были лесбиянками?
– Они были сами себе хозяйками.
– Такое искусство может иметь различный смысл.
– Смысл, который в этом заложен, еще никем не понят.
– Ну конечно, иначе амазонки не дожили бы до наших дней.
Он не реагирует на сарказм, просто замечает:
– В противном случае зачем я был бы здесь?
Я стараюсь казаться объективным:
– И каким образом они воспроизводятся?
– Кооптированием.
Мое
– Вербуются среди женщин, способных быть мужчинами, и среди мужчин, способных быть женщинами.
Должно быть, я на какое-то мгновение закрыл глаза, потому что, осмотревшись, вдруг никого не увидел рядом с собой. Жду какое-то мгновение, зову. Никто не отвечает. С некоторым сожалением поднимаю свой чемодан и снова пускаюсь в путь с новым болезненным усилием, в попытке вырваться из лабиринта, в который я позволил себя завлечь.
Удаляюсь от фонтана, пока не натыкаюсь на стену. Обойдя ее, нахожу проход. В конце прохода вижу обычные венецианские стены. Но канал, идущий вдоль этих стен, имеет узкую неогороженную мостовую, и приходится ступать по воде. Чем дальше, тем вода становится выше. Может, это начало одного из очередных наводнений, которые так часто случаются в Венеции? Может, начинается период, когда расположение луны и солнца поднимает уровень моря? Знаю только, что в этом направлении идти больше нельзя. Но только делаю несколько шагов в другую сторону, как снова коварная вода настигает меня. Теряя голову, опрометью бегу с этого места. Туман превратился в жидкий лед, который морозит губы и жжет глаза. Руки и ноги становятся ватными. Кажется, я чувствую за спиной журчание настигающей меня темной и густой массы. Больше нет моих сил.
Я громко кричу, уже не соображая, какие слова срываются с моих губ. Чувствую, как они, словно смеясь надо мной, отскакивают от черной поверхности ледяной воды.
– Фонтан! Где Фонтан амазонок? От звуков этой безнадежной молитвы прихожу в себя и вдруг начинаю смеяться: очевидно, слова барона настолько утомили меня, что голова пошла кругом. Теперь мне лучше. Если бы не тяжесть этого бесполезного чемодана, я чувствовал бы себя еще более готовым преодолеть последний этап. Но поскольку я считаю его бесполезным, зачем таскать лишний груз? Просто из привычки? Или в самом деле мне так уж дорого содержимое чемодана?
Делаю над собой усилие- может даже большее, чем нужно, - и оставляю свой груз возле стены. Ухожу, стараясь не прислушиваться к долго преследующим меня воплям сожаления.
Почти сразу же снова оказываюсь у знакомого фонтана. Или это другой, просто похожий на прежний? Их так много на больших и малых площадях Венеции. Наверное, я проделал больший путь, чем мне показалось.
Внимательно рассматриваю барельефы на парапете фонтана. Узнаю неспешный аллюр, мягкость взгляда, нежные изгибы молодых лошадок, грациозность которых так расхваливал мне ученый. И правда, они прекрасны. Становлюсь на колени, чтобы получше рассмотреть их очертания и снова погладить их шелковистые спины. Не всякая обнаженная девица в этой каменной плоти способна вызвать столько человеческих чувств. С каким наслаждением я сел бы без седла на эти чувственные спины, обнял руками их грациозные, пронизанные теплыми венами шеи, окунул лицо в пахнущие луговыми травами гривы!