Американец

Джеймс Генри

Ньюмен молчал, будто обдумывая слова гостя.

— Значит, она очень добра? — переспросил он затем.

— Божественно добра!

— Добра, милосердна, нежна, щедра?

— Щедрость высшей пробы и доброта чистой воды.

— И умна?

— Самая умная женщина из всех, кого знаю. Проверьте при случае мои слова, заговорите о чем-нибудь заковыристом — и убедитесь.

— Она любит, когда ею восхищаются?

— Черт возьми! А какая женщина не любит?

— Да, но когда женщины слишком это любят, они ради поклонения готовы на всяческие глупости.

— Я не сказал, что она слишком любит внимание! — воскликнул Беллегард. — Упаси Бог! Такой нелепицы я сказать не мог. Слово «слишком» к ней

вообще неприменимо. Даже будь я вынужден сказать, что она уродлива, я не мог бы назвать ее слишком уродливой. Да, она любит нравиться и, если нравится, благодарна. А если не нравится, относится к этому спокойно и не будет думать хуже ни о вас, ни о себе. По-моему, она считает, что святые на небесах довольны ею — ведь она никогда не станет искать расположения такими средствами, которые они не одобрили бы.

— А нравом ваша сестра серьезная или веселая?

— И то и другое. У нее нрав ровный, сквозь ее веселость проглядывает серьезность, сквозь серьезность — веселость. Только особых причин веселиться у нее нет.

— Она несчастлива?

— Я бы так не сказал, ведь счастлив человек или нет, зависит от того, как смотреть на жизнь, а на этот счет Клэр следует велениям свыше, ей было видение Святой Девы. Быть несчастливой — значит пенять Всевышнему, а для Клэр это невозможно. И она ко всему относится так, чтобы чувствовать себя счастливой.

— Вы хотите сказать, что она философ! — заключил Ньюмен.

— Нет, просто прелестная женщина.

— Но жизнь у нее складывалась неблагоприятно?

Беллегард минуту помедлил, что случалось с ним крайне редко.

— Дорогой мой, если я стану углубляться в историю моей семьи, я выложу куда больше того, о чем мы договаривались.

— И прекрасно, чем больше, тем лучше, — сказал Ньюмен.

— Тогда назначим отдельную встречу и начнем беседовать пораньше. А пока удовольствуйтесь тем, что путь Клэр не был усыпан розами. В восемнадцать она вступила в брак, который обещал быть блестящим, но уподобился неисправной лампе: лампа погасла, остался лишь дым и чад. Месье де Сентре, премерзкому, должен вам сказать, господину, было шестьдесят — ни много ни мало. Прожил он, правда, недолго, а когда умер, его семья забрала все деньги, возбудила против вдовы судебный процесс и не шла ни на какие уступки. Закон был на их стороне, потому что, как выяснилось, месье де Сентре, являвшийся для части своих родственников доверенным лицом, был повинен в весьма неблаговидном поведении. В ходе процесса обнаружились кое-какие стороны его частной жизни, которые сестра сочла отвратительными и прекратила дело, лишив себя состояния. На это нужна была немалая смелость: она оказалась между двух огней — ей противостояла и семья мужа, и собственная семья, старавшаяся на нее повлиять. Мать и брат не хотели, чтобы она выпустила из рук то, что принадлежало ей по праву. Но она решительно воспротивилась и в конце концов купила себе свободу — получила согласие нашей матушки на прекращение дела, но в обмен на некое обещание.

— Что же она обещала?

— В следующие десять лет соглашаться на все, чего мать от нее ни попросит, — на все, кроме замужества.

— Ее муж был ей очень неприятен?

— Даже представить себе невозможно, до какой степени!

— Брак был, конечно, состряпан по вашим возмутительным французским обычаям? — продолжал Ньюмен. — Сговорились две семьи, а ее даже не спросили?

— Да, это уж глава для романа. Сестра увидела месье де Сентре за месяц до свадьбы, когда все уже было решено — до мельчайших подробностей. Взглянув на него, она побелела и так бледной как смерть оставалась до самого венчания. Вечером накануне свадьбы она упала в обморок, а придя в себя, прорыдала всю ночь. Матушка, сидя возле ее постели, держала ее за руки, а брат шагал взад-вперед

по комнате. Я заявил, что это бесчеловечно, и при всех сказал сестре: если она откажется выходить замуж, я встану на ее сторону! Но мне предложили заниматься своими делами, а она стала графиней де Сентре.

— Ваш брат, — задумчиво произнес Ньюмен, — наверное, очень приятный молодой человек.

— Очень приятный, хотя и не молодой. Ему пятый десяток — на пятнадцать лет старше меня. Нам с сестрой он заменил отца. Он человек необыкновенный. У него лучшие во Франции манеры. Очень умен и прекрасно образован. Пишет «Историю французских принцесс, не вступивших в брак», — это название Беллегард произнес с крайней серьезностью, глядя прямо на Ньюмена, и в его глазах не было заметно — или почти не было заметно — никакой задней мысли. Но Ньюмен, по-видимому, кое-что все же разглядел, потому что вдруг спросил:

— Вы не любите вашего брата?

— Простите, — церемонно ответил Беллегард, — воспитанные люди всегда любят своих братьев.

— Ну а мне он что-то совсем не люб.

— Подождите, сначала познакомьтесь с ним, — остановил его Беллегард, на этот раз улыбнувшись.

— Ваша мать тоже необыкновенная женщина? — помолчав, спросил Ньюмен.

— Что касается моей матушки, — на этот раз с глубокой серьезностью сказал Беллегард, — она меня только восхищает. Она совершенно необыкновенная женщина. Это бросается в глаза с первого взгляда.

— Я слышал, она дочь английского аристократа?

— Да, дочь графа Сент-Данстенского.

— А это очень древний род?

— Более или менее. Данстены восходят к шестнадцатому веку. А линия моего отца уходит вглубь прошлого гораздо дальше. Даже у историков дух захватывает! Они останавливаются, запыхавшись и отирая пот со лба, где-то в девятом веке на Карле Великом. Оттуда мы и происходим.

— И это точно? — спросил Ньюмен.

— Надеюсь, да. Разве что нас обсчитывают на несколько столетий.

— И вы всегда сочетались браком лишь с представительницами древних родов?

— Как правило. Правда, за столь длительный период не обошлось и без кое-каких исключений. Трое или четверо Беллегардов в семнадцатом и восемнадцатом веках взяли в жены буржуазок — женились на дочерях законников.

— Подумать только! А что, дочь законника — это никуда не годится? — спросил Ньюмен.

— Никуда! В Средние века нашелся Беллегард, который поступил еще краше — взял да и женился на нищенке, как король Кофетуа. [72] Это и впрямь наилучший вариант — все равно, что взять в жены птичку или мартышку, — ведь тут вообще не нужно думать о происхождении супруги. А вот женщины в нашем роду всегда вели себя достойно. Никто из них не опустился даже до petite noblesse. [73] По-моему, среди женщин нашей семьи не было ни одного случая мезальянса.

72

Легендарный африканский король, женившийся на нищенке.

73

Мелкое дворянство (франц.).

Минуту-другую Ньюмен молчал, обдумывая услышанное.

— Когда вы в первый раз пришли ко мне, — начал он наконец, — вы обещали помочь мне во всем, в чем сможете. А я ответил: настанет время, и я скажу вам, что вы можете для меня сделать. Помните?

— Помню ли? Да я отсчитываю часы!

— Прекрасно, так вот — час настал. Постарайтесь, насколько это в ваших силах, чтобы я понравился вашей сестре.

Беллегард с улыбкой посмотрел на него.

— Да я уверен, что вы ей и так нравитесь.