Американская ария князя Игоря, или История одного реального путешествия
Шрифт:
– Вот те на, – удивился Игорь. – А чего с инструментами выходили-то?
На сцену между тем вышел еще один негр в джинсах, ковбойке и в шляпе, который сел за рояль, откинул крышку и взял одну пронзительную ноту. После чего застыл.
– Нота ля третьей октавы им была исполнена с должным блеском, – тихонько прокомментировал Игорь. – Интересно, дойдет ли дело сегодня до остальных нот.
Шляпный пианист взял ноту ми и снова застыл.
– Плохо дело, – сказал Игорь. – Такими темпами до второй октавы он не скоро доберется.
Пианист
– Вот это дело, – обрадовался Игорь, – наконец-то пошел реальный музон.
Но на этом аккорде пианист снова застыл, причем надолго.
Когда аккорд почти утих, на сцену поднялся парень с коровьим колокольчиком и начал на нем выстукивать какой-то простенький ритм: «Там, та-та-та там, там, та-та-та там…»
– Камон эврибади! – хулигански пискнул Игорь, но Вадик на него гневно зашикал – мол, ты же не в пивняке, не мешай людям музицировать.
Под этот простенький ритм пианист, раскачавшись за какие-то две-три минуты, снова бумкнул аккорд в басах. Некоторые зрители нервно зааплодировали. Игорь тоже стал бешено аплодировать, гневно кося глазом в сторону Вадика – мол, имею полное право, раз зал также поддерживает.
Второй мощный аккорд, видимо, истощил силы пианиста в шляпе, так что он за своим роялем опять заглох и никаких звуков больше не издавал.
Зато на сцену вышел саксофонист, чье появление вызвало сдержанное оживление зала.
– Как бы мне еще пива заказать? – шепотом спросил Игорь Вадика, но тот от него отмахнулся – мол, не мешай, сейчас начнется самое интересное.
Саксофонист сунул мундштук в рот и неожиданно издал длинный визгливый звук. Игорь от неожиданности уронил наколотое на вилку колечко кальмара прямо в разверзнутую пасть бургера.
Парень на коровьем колокольчике застыл неподвижным изваянием – то ли его хватил удар от этого жуткого визга, то ли так полагалось по замыслу неизвестного композитора. Пианист вообще не подавал признаков жизни – он так и застыл за роялем, держа руки на последнем аккорде.
Саксофонист наконец перестал визжать своим инструментом, на секунду замолчал, после чего начал что-то рассказывать прямо в мундштук. Инструмент при этом выдавал какие-то унитазные звуки: порыкивал, похрюкивал и всхлипывал.
Парень с колокольчиком опять начал выстукивать тот же ритм. Пианист очнулся от многовековой летаргии и стал шкодливо плюхать пальчиками по клавишам третьей и четвертой октав.
– Что он говорит-то? – спросил Сергей друзей.
– Анекдот рассказывает, – объяснил Игорь, заливая бургер кетчупом. – Уехал, грит, муж в командировку…
Вадик сидел с таким кислым лицом, как будто съел уксусное пирожное с соусом из сока двадцати лимонов.
– А что, – заметил Игорь, – после этой гадостной Уитни Хьюстон послушать хороший качественный джаз – одно удовольствие, между прочим. Я рад, что
– Это не наследники Дюка Эллингтона, – сказал озверевший от музыкальных экспериментов Вадик. – Это фуфлыжники какие-то.
Саксофонист вдруг опять взял какую-то очень визгливую высокую ноту, и Вадика перекосило, как от зубной боли.
Пианиста эта нота подхлестнула, и он перенес свою активность в левую часть рояля, забасив по полной программе.
Парень с коровьим колокольчиком неожиданно сменил ритм. Но на общую ситуацию легкого дурдома это никак не повлияло.
Игоря визгливый саксофон подвиг на активные действия. Он нашел глазами официантку, которая, казалось, заворожено слушала музыку в другом конце кафе, поднял свой пустой бокал из-под пива и начал мимикой и жестами требовать продолжения банкета. Официантка смотрела на Игоря немигающим взглядом и на его пантомиму отчаяния не реагировала ни одним мускулом лица.
– Зря стараешься, – сказал Вадик. – Во время исполнения они ничего не разносят – чтобы не мешать музыкантам.
– Вадь, – возмутился Игорь, – ты хочешь сказать, что этим музыкантам хоть что-то в этом мире может помешать? Да им даже Годзилла, напавшая на Нью-Йорк, не помешает.
Пианист как будто услышал эти слова Игоря и разразился бурным бряцаньем по всем клавишам рояля, причем в этой «музыке» не было ничего человеческого.
– Эммерих, симфония номер три, тема Годзиллы, – прокомментировал Игорь.
Саксофонист, которому передалась экспрессия пианиста, добавил темпа и начал быстро-быстро бегать по клавишам своего инструмента, одновременно выдавая нечто невообразимое в мундштук: он снова рассказывал анекдоты, призывал гнев богов на головы всех плохих парней, стонал, икал и пытался изображать паровозный свисток.
Посреди всей этой вакханалии только исполнитель на коровьем колокольчике совершенно невозмутимо бряцал по своей жестянке и бурных эмоций, в отличие от своего вербального выступления перед началом концерта, никак не проявлял.
– А мне, кстати, нравится этот музыкант на жестянке, – заметил Игорь. – Есть в нем какое-то достоинство. И дудукает тихо, в отличие от этих двух бесноватых.
Парень за роялем и саксофонист в этот момент, судя по всему, дошли до вершины своего творческого экстаза, так как разразились совершенно кошмарной какофонией звуков. Но это, к счастью, продолжалось недолго, после чего они вдруг резко замолчали и стали кланяться благожелательной публике.
Что интересно, публика действительно была благожелательной, потому что в зале даже раздались аплодисменты – не переходящие, впрочем, в овацию. Взмокший пианист снял шляпу и промакивал лоб платочком, одновременно кивая головой во все стороны, а саксофонист отвешивал поясные поклоны, отчего во все стороны от него разлетался пот.