Американская фантастика
Шрифт:
— Батареи и аккумуляторы заряжены, — объявил профессор Хьюитт, взобравшись в кузов грузовика и покрутив несколько ручек. Затем он разъединил массивные кабели, тянувшиеся от зарядного устройства к выводам на стене, и забросил их в грузовик. — Садитесь, джентльмены, мы можем начать эксперимент когда угодно.
— Может быть, мы назовем это не экспериментом, а как-нибудь иначе? — с беспокойством спросил Эмори Блестэд. Он вдруг начал жалеть, что связался с этим предприятием.
— Я, пожалуй, сяду в кабину — там поудобнее, сказал Текс Антонелли. Мне пришлось водить вот такой же шестиосный все время, пока
Один за другим участники экспедиции забрались вслед за профессором в кузов грузовика, и Даллас закрыл откидной борт. Ряды электронного оборудования и генератор, спаренный с двигателем внутреннего сгорания, занимали большую часть кузова, и участникам пришлось сесть на ящики с припасами и оборудованием.
— У меня все готово, — объявил профессор. — Может быть, для первого раза побываем в 1500 году?
— Нет! — Барни был непреклонен. — Установите на своих приборах 1000 год, как договорились, и отправляемся.
— Но расход энергии будет меньше, и риск…
— Не трусьте в последнюю минуту, профессор. Нам необходимо перенестись как можно дальше в прошлое, чтобы никто не мог опознать нашу машину и причинить нам какие-нибудь неприятности. К тому же мы решили снимать фильм о викингах, а не делать новый вариант «Собора Парижской богоматери».
— Действие «Собора Парижской богоматери» происходит не в шестнадцатом веке, а гораздо раньше, — заметил Йенс Лин. — Я бы сказал, что события происходят в средневековом Париже примерно…
— Джеронимо! — заворчал Даллас. — Если мы собираемся куда-то отправиться, давайте кончим трепаться и поехали. Всякая ненужная задержка перед битвой подрывает боевой дух войск.
— Вы совершенно правы, мистер Леви, — отозвался профессор, и его пальцы проворно забегали по кнопкам контрольной панели.
— Итак, 1000 лет от Рождества Христова — пожалуйста! — Он выругался и стал нащупывать кнопки. — Так много липовых переключателей и приборов, что я совсем запутался, — пожаловался профессор.
— Пришлось сделать такое оборудование, чтобы потом его использовать для съемки фильма ужасов, — извиняющимся голосом сказал Блестэд. Голос его звучал как-то странно, лицо покрылось каплями пота. — Оно должно было выглядеть реалистично.
— И для этого вы сделали его похожим черт знает на что? — сердито пробормотал профессор Хьюитт, заканчивая приготовления. В следующее мгновение его рука протянулась к многополюсному рубильнику и перекинула его вперед.
Под воздействием внезапной нагрузки частота генератора снизилась, звук стал ниже и надсаднее, электрический разряд затрещал, холодные искры заплясали по всем открытым поверхностям, и люди почувствовали, как волосы на их головах встают дыбом.
— Что-то неладно! — раздался дрожащий голос Йенса Лина.
— Абсолютно ничего, — спокойно отозвался профессор Хьюитт, регулируя что-то на контрольной панели. — Это всего лишь вторичное явление, статический разряд, не имеющий никакого значения. Сейчас происходит накопление временного поля, вы должны это чувствовать.
Они действительно почувствовали что-то, явственно ощутили, как их тела охватывает какая-то неприятная клейкая субстанция, как растет напряжение.
— У меня такое ощущение, будто мне в пупок вставили огромный ключ и заводят мои кишки, — заметил Даллас.
— Я просто не могу так здорово выразиться, — заметил Лин, но и у меня те же симптомы.
— Переключил на автомат, — сказал профессор, утопив одну из кнопок и отойдя от пульта управления. — В ту микросекунду, когда поле достигнет своего максимума, селеновые выпрямители автоматически включатся. Вы сможете следить за процессом по этой шкале. Как только стрелка достигнет нуля…
— Двенадцать, — сказал Барни, всматриваясь в шкалу, потом отвернулся от нее.
— Девять, — донесся голос профессора. — Поле быстро растет. Восемь… семь… шесть…
— А как насчет надбавки за боевые условия? — спросил Даллас, но никто даже не улыбнулся.
— Пять… четыре… три…
Напряжение стало ощутимым физически, оно стало частью машины, частью их самих. Никто не мог пошевельнуться. Шесть пар глаз уставились на движущуюся красную стрелку, а профессор продолжал:
— Два… один…
Они не услышали слова «нуль», потому что в этот момент даже звук остановился. Что-то произошло с ними, что-то неуловимое и такое из ряда вон выходящее, что в следующую секунду никто не мог вспомнить, что это было и каковы были их ощущения. В то же мгновение свет прожекторов в пакгаузе померк; тьму раздвигало лишь тусклое сияние трех рядов циферблатов и шкал на контрольной панели. Пространство за открытым задним бортом грузовика, где мгновение назад виднелось ярко освещенное помещение пакгауза, теперь было серым, бесформенным, однообразным; не на чем было глазу остановиться.
— Эврика! — крикнул профессор.
— Не выпить ли нам? — спросил Даллас, извлекая кварту хлебного виски из-за ящика, на котором он сидел, и тут же последовал собственному совету, нанеся заметный ущерб содержимому бутылки. Кварта начала переходить из рук в руки, даже Текс высунулся из кабины сделать глоток, и все хлебнули для храбрости, за исключением профессора. Он же был слишком занят своими инструментами и что-то радостно бормотал под нос.
— Да-да, несомненно, определенно перемещает в прошлое… скорость легко контролируется… теперь и физическое перемещение возможно… Космическое пространство или Тихий океан… для нас не подходят… не подходят… — Профессор взглянул под козырек серебристого экрана и что-то отрегулировал. Затем он повернулся к остальным: — Господа, теперь держитесь покрепче. Хотя я и старался как можно точнее угадать уровень почвы в месте прибытия, но я боюсь быть слишком точным. Мне бы не хотелось доставить вас под землю, поэтому вполне возможно падение с высоты нескольких дюймов. Все готовы? — Профессор потянул за ручку рубильника.
Сначала о землю ударились задние колеса, а в следующее мгновение на грунт со страшным шумом рухнули и передние. Все попадали друг на друга. Яркий солнечный свет ворвался через открытый задник и заставил всех прищуриться. Свежий соленый ветерок принес откуда-то издалека шум прибоя.
— Черт меня побери! — бормотал Эмори Блестэд.
Серая пелена позади грузовика исчезла, и вместо нее, окаймленный брезентом подобно гигантской картине, показался каменистый океанский берег, о который разбивались огромные волны. Низко над берегом крича парили чайки, и два испуганных тюленя с фырканьем бросились в воду.