Американская фантастика
Шрифт:
Он позвонил на центральный коммутатор Марса, на телефонные станции Нью-Бостона, Аркадии и Рузвельт Сити, рассудив, что там скорее всего можно застать людей, пытающихся куда-нибудь дозвониться, потом вызвал ратуши и другие официальные учреждения в каждом городе. Обзвонил лучшие отели. Какая женщина устоит против искушения пожить в роскоши!
Вдруг он громко хлопнул в ладоши и рассмеялся. Ну, конечно же! Сверился с телефонной книгой и набрал через междугородную номер крупнейшего косметического салона в Нью-Тексас-Сити. Где же еще искать женщину, если не в обитом бархатом, роскошном косметическом
Долгий гудок. Кто-то на том конце провода взял трубку.
Женский голос сказал:
— Алло!
— Если это запись, — отчеканил Уолтер Грипп, — я приеду и взорву к чертям ваше заведение.
— Это не запись, — ответил женский голос — Алло! Алло, неужели тут естьживой человек! Гдевы?
Она радостно взвизгнула.
Уолтер чуть не упал со стула.
— Алло!.. — Он вскочил на ноги, сверкая глазами. — Боже мой, какое счастье, как вас звать?
— Женевьева Селзор! — Она плакала в трубку. — О, господи, я так рада, что слышу ваш голос, кто бы вы ни были!
— Я Уолтер Грипп!
— Уолтер, здравствуйте, Уолтер!
— Здравствуйте, Женевьева!
— Уолтер. Какое чудесное имя. Уолтер, Уолтер!
— Спасибо.
— Но где жевы, Уолтер?
Какой милый, ласковый, нежный голос… Он прижал трубку поплотнее к уху, чтобы она могла шептать ласковые слова. У него подкашивались ноги. Горели щеки.
— Я в Мерлин-Вилледж, — сказал он — Я…
Зззз.
— Алло? — оторопел он.
Зззз.
Он постучал по рычагу. Ничего.
Где-то ветер свалил столб. Женевьева Селзор пропала так же внезапно, как появилась.
Он набрал номер, но аппарат был нем.
— Ничего, теперь я знаю, где она.
Он выбежал из дома. В лучах восходящего солнца он задним ходом вывел из чужого гаража спортивную машину, загрузил заднее сиденье взятыми в доме продуктами и со скоростью восьмидесяти миль в час помчался по шоссе в Нью-Тексас-Сити. Тысяча миль, подумал он. Терпи, Женевьева Селзор, я не заставлю тебя долго ждать!
Выезжая из города, он лихо сигналил на каждом углу.
На закате, после дня немыслимой гонки, он свернул к обочине, сбросил тесные ботинки, вытянулся на сиденье и надвинул свою роскошную шляпу на утомленные глаза. Его дыхание стало медленным, ровным. В сумраке над ним летел ветер, ласково сияли звезды. Кругом высились древние-древние марсианские горы. Свет звезд мерцал на шпилях марсианского городка, который шахматными фигурками прилепился к голубым склонам.
Он лежал, витая где-то между сном и явью. Он шептал: Женевьева. Потом тихо запел. «О Женевьева, дорогая, — пускай бежит за годом год. Но, дорогая Женевьева…»На душе было тепло. В ушах звучал ее тихий, нежный, ровный голос: «Алло, о, алло, Уолтер! Это не запись. Где ты, Уолтер, где ты?»
Он вздохнул, протянул руку навстречу лунному свету — прикоснуться к ней. Ветер развевал длинные черные волосы, чудные волосы. А губы — как красные мятные лепешки. И щеки, как только что срезанные влажные розы. И тело будто легкий светлый туман, а мягкий, ровный, нежный голос напевает ему слова старинной печальной песенки:
«О Женевьева, дорогая — пускай бежит за годом год…»
Он уснул.
Он добрался до Нью-Тексас-Сити в полночь.
Остановил машину перед косметическим салоном «Делюкс» и лихо гикнул.
Вот сейчас она выбежит в облаке духов, вся лучась смехом.
Ничего подобного не произошло.
— Уснула. — Он пошел к двери. — Я уже тут! — крикнул он. — Алло, Женевьева!
Безмолвный город был озарен двоящимся светом лун. Где-то ветер хлопал брезентовым навесом.
Он распахнул стеклянную дверь и вошел.
— Эгей! — Он смущенно рассмеялся. — Не прячься! Я знаю, что ты здесь!
Он обыскал все кабинки.
Нашел на полу крохотный платок. Запах был такой дивный, что его зашатало.
— Женевьева, — произнес он.
Он погнал машину по пустым улицам, но никого не увидел.
— Если ты вздумала подшутить…
Он сбавил ход.
— Постой-ка, нас же разъединили. Может, она поехала в Мерлин-Вилледж, пока я ехал сюда?! Свернула, наверно, на древнюю Морскую дорогу, и мы разминулись днем. Откуда ей было знать, что я приеду сюда? Я же ей не сказал. Когда телефон замолчал, она так перепугалась, что бросилась в Мерлин-Вилледж искать меня! А я здесь торчу, силы небесные, какой же я идиот!
Он нажал клаксон и пулей вылетел из города.
Он гнал всю ночь. И думал: «Что если я не застану ее в Мерлин-Вилледж?»
Вон из головы эту мысль. Она должнабыть там. Он подбежит к ней и обнимет ее, может быть, даже поцелует — один раз — в губы.
«Женевьева, дорогая», — насвистывал он, выжимая педалью сто миль в час.
В Мерлин-Вилледж было по-утреннему тихо. В магазинах еще горели желтые огни; автомат, который играл сто часов без перерыва, наконец щелкнул электрическим контактом и смолк; безмолвие стало полным. Солнце начало согревать улицы и холодное безучастное небо.
Уолтер свернул на Мейн-стрит, не выключая фар, усиленно гудя клаксоном, по шесть раз на каждом углу. Глаза впивались в вывески магазинов. Лицо было бледное, усталое, руки скользили по мокрой от пота баранке.
— Женевьева! — взывал он к пустынной улице.
Отворилась дверь косметического салона.
— Женевьева! — Он остановил машину и побежал через улицу.
Женевьева Селзор стояла в дверях салона. В руках у нее была раскрытая коробка шоколадных конфет. Коробку стискивали пухлые, белые пальцы. Лицо — он увидел его, войдя в полосу света, — было круглое и толстое, глаза — два огромных яйца, воткнутых в бесформенный ком теста. Ноги — толстые, как колоды, походка тяжелая, шаркающая. Волосы — неопределенного бурого оттенка, тщательно уложенные в виде птичьего гнезда. Губ не было вовсе, их заменял нарисованный через трафарет жирный красный рот, который то восхищенно раскрывался, то испуганно захлопывался. Брови она выщипала, оставив две тонкие ниточки.