Американская готика
Шрифт:
Но все уже кончилось, первым пришел номер четвертый.
– Все-таки я не всегда приношу удачу, – вздохнула Кристэль.
Грэгг небрежно махнул.
– Несколькими долларами больше или меньше, какая разница? – Он взял Кристэль под руку. – Пора идти.
Проводив ее с трибуны, он подозвал экипаж.
– Удобно? – спросил он, усаживаясь рядом с ней.
Она коротко кивнула, но уклонилась от его взгляда. Потому что по-прежнему чувствовала себя неловко.
– Извините, что мы не могли задержаться подольше, – говорил Грэгг, – но у меня дела.
– Я понимаю.
Грэгг вытащил часы и щелкнул крышкой.
– Начало пятого, – возвращаться
– Интервью?
Он кивнул и вернул часы в кармашек жилета.
– У меня назначена встреча с кандидаткой от «Фробитера». Это агентство по занятости. Уже несколько дней я без секретарши, а бумаг все больше и больше…
– Но дядя Гордон, – я могу юыьб секретаршей.
– Вы?
Кристэль поспешно кивнула:
– Разве я не говорила? В прошлом году я окончила бизнес-колледж. – Она повернулась и посмотрела ему в лицо. – Почему вы не хотите дать мне эту работу?
– Но я не могу этого сделать. Вы гостья.
– Почему не можете? Все равно я останусь здесь, и мне следует отплатить хоть чем-то за вашу доброту. Ну хотя бы позвольте мне помочь вам в конторе.
В темных глазах появилась задумчивость.
– Вы печатаете на машинке, пишете под диктовку?
– Ну конечно. Пожалуйста, дайте мне шанс показать, на что я способна.
Грэгг погладил пальцами усы.
– Возможно, это решит возникшую проблему.
– Скажите же, что берете меня. – Кристель сжала ему руку, – Почему бы мне не начать в понедельник?
– Но вы хотели посетить Ярмарку?
– Для этого времени с избытком. И поскольку она так близко, я всегда смогу сходить туда вечером, после работы. Это страшно удобно для нас обоих.
– Возможно, – с улыбкой согласился Грэгг. – Может, я все-таки был прав: вы принесете мне удачу.
– Так мы договорились насчет работы?
– Да.
– Ах, спасибо, спасибо!
Кристэль облегченно откинулась на сиденье. Первый раз в этот день она чувствовала себя по-настоящему уютно.
Глава 16
Вскоре Кристэль обнаружила, что ощущение уюта не вечно. Ужин в ближайшем ресторане прошел в тот вечер прекрасно, но позже, когда Грэгг покинул ее у бокового входа в здание на Уоллес-авеню и ей пришлось в одиночку подниматься в свою комнату на втором этаже, сомнения вновь вернулись.
Игра с Грэггом оказалась совсем несложной; она все продумала и действовала безупречно. Но теперь разговор закончен, и она уже не в силах не думать о положении, в котором очутилась, и о его возможных последствиях. Приятно было насладиться первым триумфом, но Грэгг уже вел собственную игру.
Кристэль покачала головой. Если бы она могла поговорить с Джимом! Но он не должен знать, где она находится и почему. Этого не знал никто, кроме Чарли Хогана. По сути, он был единственным, на чью помощь она сейчас могла рассчитывать. Джим не поймет ее, рассердится. Чарли Хоган тоже рассердился, но все же решился кое-что сделать. Наверное, сейчас он расстроен, потому что Кристэль не отчиталась по телефону, но она сделает это при ближайшей возможности. Сегодня вечером связаться с ним совершенно невозможно: слишком поздно. Все, что ей остается – это запереть свою дверь.
В коридоре послышались шаги. Кристэль прижалась к двери; шаги приблизились и удалились. Конечно, в соседних комнатах живут гости, посетители Ярмарки. Ей придется привыкнуть к посторонним звукам.
Но позже, уже лежа в постели, она снова прислушалась, и то, что она слышала, действовало хуже любых звуков; тишина. Она заснула лишь на рассвете, и сон был прерывистым и коротким. Вот уже пора вставать. Надо смело встретить утро.
Распорядок Грэгга оказался простым: утренние часы он посвящал диктовке, а днем занимался медицинской практикой. В этом она не участвовала, потому что приходилось печатать данный им материал: письма на оптовые базы лекарств и переписка с другими фирмами. На вид все было вполне законно, наряду с заказами и запросами. Разумеется, поступающей корреспонденцией он занимался сам и не показывал ей всего, что получал. Некоторые частные письма он не вскрывал при ней, а позже убирал в стол и запирал на ключ. Содержимое этих посланий оставалось тайной, как и его частные консультации в верхнем кабинете, подслушать которые у Кристэль не было возможности. Кроме того, приходилось выполнять свои обязанности так, чтобы Грэгг был доволен. Это оказалось несложным. Время их совместной работы летело быстро, а вечерами они обычно ужинали вместе в ресторане на улице.
В основном, распорядок устраивал Кристэль: они могли познакомиться поближе. Но дело ограничивалось только родственными отношениями. Замок Грэгга вряд ли был обычным жилищем: через несколько дней Кристэль уже познакомилась с потайной лестницей на втором этаже, за дверью под номером семнадцать. Но оснований не доверять его объяснениям о желании иметь потайной ход в верхние апартаменты не было. Что касается самих апартаментов, то на первый взгляд, они не таили в себе секретов, а возможности осмотреть их повнимательнее не представлялось. Она знала, что в спальне стоял запертый шкаф, но это еще ничего не значило. Нелепо представлять себе спрятанный в нем труп. Через некоторое время она узнала о другой лестнице, ведущей с первого этажа прямо в личный кабинет, но здесь тоже не было ничего странного: этим путем часто провожали наверх пациентов. Только личный кабинет таил в себе загадки – например, нишу возле анатомической таблицы и шкафчик с медкартами. Но практикующий врач где-то же должен хранить истории болезни и свои наличные деньги.
Кристэль понимала, что под замком находится погреб, но не знала, как туда попасть, и никогда не видела, чтобы туда спускался Грэгт, – впрочем, пока еще не было нужды этим заниматься. Она поняла, что в замке есть недоступные ей помещения, пути к которым предстояло отыскать. Но сложней было понять, что скрывалось за вежливой и дружелюбной улыбкой Гордона. Во время общих ужинов в конце дня она узнавала о «дяде» довольно много. Он родился и получил образование где-то в восточных штатах, был музыкантом-любителем и знатоком кулинарии и вин. Гардероб его оказался внушительным и дорогим, а его владелец, видимо, очень гордился собственной внешностью. Но подобные качества вряд ли могли бросить на него тень.
Интонации речи Грэгга менялись с настроением; иногда он был чересчур педантичен, особенно когда диктовал письма или разговаривал с клерками и пациентами. Но оставаясь с ней наедине, он говорил небрежнее, не считая зазорным щегольнуть модными словечками. Опять-таки, это казалось вполне нормальным: он хотел разграничить свою индивидуальность и профессиональный имидж. Если Грэгг и был подвержен страсти к скачкам, то этот интерес разделяли с ним тысячи прочих уважаемых граждан. Что же касается ночных визитов в Квартал красных фонарей, то стоило вспомнить список общественных деятелей и знаменитостей, не лишенных той же слабости, – все они устремлялись, к попугаю Кэрри Уотсон отнюдь не из интереса к орнитологии.