Американская трагедия. (Часть 1)
Шрифт:
Но теперь Клайд молчал. Это было трудное, напряженное молчание, ибо он боялся дать волю словам. Он думал: «Если б только я мог сказать ей, какая она красавица! Если бы я мог обнять ее и целовать, целовать, целовать, и чтобы она тоже целовала меня!» И странно, в отличие от того, что он с самого начала испытывал к Роберте, его мысли о Сондре не были чувственными, ему просто хотелось любовно и нежно заключить в объятия эту совершенную красоту. И его глаза красноречиво говорили о силе этого желания. Сондра заметила это и немного смутилась: такое настроение Клайда пугало ее, но при этом и любопытство одолевало – что же дальше? И она сказала на смешливо:
– Вы, кажется, хотите
– Я хотел бы сказать вам очень многое, Сондра, если бы только вы позволили! – с жаром ответил он. – Но вы запретили мне…
– Да, запретила. Самым серьезным образом. И я рада, что вы так послушны.
И она с лукавой улыбкой посмотрела на него, словно говоря: «А вы в самом деле верите, что я это всерьез?»
Взволнованный этим многозначительным взглядом, Клайд вскочил, взял ее руки в свои и, глядя ей прямо в глаза, спросил:
– Неужели вы совсем запретили мне говорить, Сондра? Нет, не может быть! Я так хотел бы сказать вам все, что думаю!
Его глаза говорили яснее слов. Сондра сознавала, что его слишком легко воспламенить, и все же ей хотелось дать ему волю. Она немного отстранилась.
– Ну, конечно, запретила. Вы уж слишком серьезно ко всему относитесь, – сказала она и тут же невольно улыбнулась.
– Но я не могу справиться с собой, Сондра, не могу! Не могу! – начал он горячо, почти неистово. – Вы не знаете, что вы со мной делаете. Вы так прекрасны! Да, прекрасны, вы это знаете. Я все время думаю о вас. Это правда, Сондра! Вы сводите меня с ума. Я ночей не сплю – все думаю о вас. Да, да, я просто как безумный! Я места себе не нахожу. После каждой встречи с вами я ни о чем больше думать не могу. Вот сегодня вы танцевали со всеми этими молодыми людьми… прямо не знаю, как я это выдержал! Я хотел бы, чтобы вы танцевали только со мной, больше ни с кем. У вас такие дивные глаза, Сондра, и такой прелестный рот, и подбородок, и вы так очаровательно улыбаетесь!
Он поднял руки, словно для того, чтобы приласкать ее, но сразу опустил их и мечтательно и восторженно смотрел ей в глаза, как может смотреть верующий в глаза святого… и вдруг обнял ее и привлек к себе. Охваченная трепетом, наполовину завороженная его речами, Сондра, вместо того чтобы решительно отстраниться, как она сделала бы в любом другом случае, только глядела на него. Она была зачарована его восторгом, захвачена и опьянена его страстью, ей казалось, что она могла бы полюбить его так сильно, как он этого жаждет, очень, очень полюбить… если бы только посмела. Он такой красивый, и ее влечет к нему. Он просто удивительный, хоть и беден, зато в нем столько энергии и страсти, как ни в одном из знакомых ей молодых людей. Если бы только ей не мешала мысль о родителях и о положении в обществе! Как хорошо было бы поддаться этому чудесному волнению наравне с Клайдом! И в ту же минуту она подумала, что, если родители узнают все это, ей придется не только отказаться от удовольствия еще больше сблизиться с Клайдом, но и вовсе прекратить знакомство с ним. Эта мысль испугала и отрезвила Сондру, – но лишь на мгновение: ее все равно тянуло к нему. В ее глазах было столько тепла и нежности, на губах играла улыбка.
– Я не должна позволять вам говорить такие вещи. Конечно, не должна, – слабо протестовала она, нежно глядя на него. – Это нехорошо, я знаю, но все-таки…
– Почему нехорошо? Что в этом дурного, Сондра? Почему мне нельзя говорить, ведь я так люблю вас!
Его глаза затуманились печалью. Она это заметила.
– Ну вот! – воскликнула она. – Но я… я… – и запнулась; она чуть не сказала: «Не думайте, что нам позволят продолжать в том
– О, Сондра, но ведь я так люблю вас, я с ума схожу! Неужели вы совсем, совсем равнодушны ко мне?
Она колебалась, не зная, что ответить, – и тогда в его глазах отразились мольба, страх, печаль. Это подействовало на Сондру. Она в нерешительности смотрела на Клайда, спрашивала себя, к чему может привести такая безрассудная любовь. А он, заметив неуверенность в ее взгляде, притянул ее к себе и поцеловал. Вместо того чтобы рассердиться, она несколько мгновений добровольно и радостно лежала в его объятиях, потом быстро выпрямилась: сознание, что она позволила ему целовать себя, и мысль о том, как он может это истолковать, разом заставили ее опомниться.
– Теперь вам, пожалуй, лучше уйти, – сказала она решительно, но без гнева.
И Клайд, сам удивленный и немного испуганный своей смелостью, спросил робко и покорно:
– Рассердились?
Сондра почувствовала его покорность, покорность раба пред владыкой (это было ей и приятно и в то же время неприятно, потому что она, подобно Роберте и Гортензии, предпочитала покоряться, а не властвовать) и покачала головой.
– Очень поздно, – сказала она и ласково и чуть грустно улыбнулась.
Клайд понял, что нельзя больше ничего говорить, и у него не было ни мужества, ни оснований для того, чтобы настаивать; он взял пальто, печально и послушно посмотрел на Сондру и вышел.
Глава 33
Роберта скоро убедилась, что ее предчувствия и опасения не были напрасными. Точно так же, как и прежде, Клайд в последнюю минуту отменял свои обещания или просто не являлся в назначенный день, не предупредив ее, а потом, по обыкновению, уверял, что не виноват и никак не мог иначе. Порой она жаловалась и упрекала его, а иногда только молчаливо и сдержанно тосковала, – но этим уже ничего нельзя было изменить и исправить. Клайд был теперь отчаянно влюблен в Сондру, и, что бы ни делала Роберта, ничто не могло повлиять на него, тронуть его. Сондра была слишком очаровательна!
И, однако, Роберта каждый день проводила долгие рабочие часы в одной комнате с Клайдом, а потому он не мог не чувствовать, какие мысли гнетут ее, – печальные, мрачные, безнадежные мысли. По временам он, казалось, слышал их с такой мучительной ясностью, точно это были жалобные и обвиняющие голоса. И тогда невольно – просто чтобы утешить ее – он говорил, что хотел бы провести с нею вечер и зайдет к ней, если она будет дома. А она была в таком смятении и все еще так любила его, что не могла противиться искушению видеть его у себя. Когда же Клайд приходил к ней, воспоминания прошлого и даже сама эта комната содействовали новой вспышке прежнего чувства.
Однако Клайд, безумно – наперекор всем реальным условиям – надеясь на какое-то светлое будущее, сильнее чем когда-либо, опасался, как бы нынешние отношения с Робертой ему не повредили. Что, если об этом как-нибудь узнает Сондра? Тогда все погибло! Или вдруг Роберте станет известно о его увлечении Сондрой, и она в порыве обиды и негодования разоблачит его… Ведь после Нового года он очень часто по утрам на фабрике говорил Роберте, что неожиданное приглашение от Грифитсов, Гарриэтов или других светских знакомых помешает ему прийти к ней вечером, хотя и обещал ей это днем или двумя раньше. И потом, уже три раза бывало так, что Сондра заезжала за ним в своем автомобиле, и он исчезал, ни словом не предупредив Роберту, надеясь, что до следующего утра сумеет придумать какое-нибудь оправдание и этим все загладит.