Американский психопат
Шрифт:
— Или в «Vanity Fair», — Ван Паттен.
— А это кто? — глядя в сторону бара, говорит Прайс. — Это не Рид Робисон? Кстати, Пристон, надо просто пришить к сорочке петельку, пристегивающуюся к пуговице на брюках, и проследить за тем, чтобы накрахмаленный перед сорочки не опускался ниже пояса брюк, иначе, когда садишься, он будет топорщиться, так этот мудак — Робисон или нет? Чертовски похож.
Слегка ошалев от речи Прайса, Пристон медленно оборачивается, вновь надевает очки и смотрит, щурясь, в сторону стойки.
— Нет, это Найджел Моррисон.
— А-а-а! — восклицает Прайс. — Один из этих молоденьких британских педиков, стажирующихся в…
— Откуда ты знаешь, что он — педик? — перебиваю я.
— Британцы все педики, — пожимает плечами Прайс.
— Но откуда ты знаешь, Тимоти? — ухмыляется Ван Паттен.
— Я видел, как он ебал Бэйтмена в жопу. В сортире банка Morgan Stanley.
Я вздыхаю и обращаюсь к Пристону:
— А где он стажируется, Моррисон?
— Не помню, — отвечает Пристон, почесывая в затылке. — В Lazard?
— Где? — напирает Макдермотт. — В First Boston? Goldman?
— Точно не помню, — говорит Пристон. — Может, в Drexel? Он всего лишь помощник ответственного аналитика по финансам, а его жуткая подруга с гнилыми зубами, та вообще сидит в какой-то дыре, занимается выкупом акций за счет кредита.
— Где мы сегодня ужинаем? — говорю я. Мое терпение лопается. — Надо заказать столик. Я не собираюсь стоять в каком-нибудь ебаном баре.
— А что это за дрянь надета на Моррисоне? — обращается сам к себе Пристон. — Что, действительно костюм в полоску с клетчатой рубашкой?
— Это не Моррисон, — говорит Прайс.
— А кто? — Пристон снова снимает очки.
— Это Пол Оуэн, — говорит Прайс.
— Это не Пол Оуэн, — говорю я. — Пол Оуэн в другом конце бара. Вон там.
Оуэн стоит у стойки в двубортном шерстяном костюме.
— Он занимается счетами Фишера, — говорит кто-то.
— Везучий мерзавец, — бормочет кто-то другой.
— Везучий жидовский мерзавец, — произносит с нажимом Пристон.
— Боже мой, Пристон, — говорю я. — Это—то тут причем?
— Слушай, я своими глазами видел, как он трепался по телефону с исполнительными менеджерами, и при этом плел ебаную менору. А в прошлом декабре он приволок в офис куст хануки, — неожиданно оживившись, говорит Пристон.
— Хуйню ты плетешь, — холодно замечаю я, — а не менору. Хуйню.
— Бог ты мой, Бэйтмен, может быть, мне сходить в бар и попросить Фредди пожарить тебе этих ебучих картофельных оладией, — говорит неподдельно встревоженный Пристон. — Этих, как их… латкес?
— Спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь, — отвечаю я. — Просто попридержи свои антисемитские замечания.
— Вот он, глас рассудка, — Прайс тянется вперед, чтобы потрепать меня по спине. — Милый соседский мальчик.
— Да, милый соседский мальчик, который, по твоим же словам, дает трахать себя в жопу британскому стажеру финансового аналитика, — насмешливо отвечаю я.
— Я сказал, что ты — глас рассудка, — говорит Прайс. — Я не говорил, что ты не гомосексуалист.
— Или что ты не зануда, — добавляет Пристон.
— Угу, — говорю я, глядя Прайса в упор. — Спроси Мередит, гомосексуалист я или нет. Она тебе скажет… если только вынет мой хуй изо рта.
— Мередит западает на педиков, — Прайс невозмутим, — поэтому я ее и бросил.
— Постойте, ребята, слушайте, я анекдот вспомнил, — потирает руки Пристон.
— Пристон, — говорит Прайс, — ты сам ходячий анекдот. Ты ведь знаешь, что тебя на ужин не приглашали. Кстати, славный пиджачок: не сочетается, но дополняет.
— Прайс, ты — скотина, ты, блядь, так жесток со мной, — смеется Пристон. — Ладно, слушайте. Встречаются на приеме Джон Ф. Кеннеди и Перл Бейли [10] , уединяются в овальном зале, трахаются там, то да се, потом Кеннеди засыпает и… — Пристон вдруг умолкает. — Вот черт, что же потом… Ах да, Перл Бейли говорит: «Господин Президент, мне охота еще поебаться», а он отвечает: «Я сейчас посплю, а минут через тридцать…», — нет, постойте… — Пристон опять умолкает, немного смущенный. — Сейчас… через час… ну да ладно… …"минут через тридцать проснусь, и мы опять трахнемся, только ты, пока ждешь, держи одну руку у меня на хуе, а другую — на яйцах", и она отвечает: «Хорошо, только зачем мне держать одну руку на хуе, а другую… другую — на яйцах?» и… — Он замечает, что Ван Паттен что-то небрежно рисует на обороте салфетки. — Ван Паттен, ты меня слушаешь?
12
Acacia — марка калифорнийского вина
— Слушаю, — раздраженно отвечает Ван Паттен. — Давай. Заканчивай. Одну руку — на хуе, другую — на яйцах, а дальше?
Луис Керрутерс так и стоит у стойки и ждет. Теперь мне кажется, что на нем шелковый галстук от Agnes B. Все словно в тумане.
— Я не слушаю, — говорит Прайс.
— А он говорит: «А затем…» — Пристон опять запинается. Длительное молчание. Пристон смотрит на меня.
— Не смотри на меня, — говорю. — Это не мой анекдот.
— И он отвечает… У меня в голове пусто.
— Уже можно смеяться? На фразе «у меня в голове пусто»? — интересуется Макдермотт.
— Он говорит, м-м-м… — Пристон закрывает глаза рукой и задумывается. — Вот черт, ты подумай, забыл…
— Великолепно, Пристон, — вздыхает Прайс. — Ты такой идиот, что даже не смешно.
— У меня в голове пусто? — спрашивает меня Крэйг. — Я что-то не понял.
— Сейчас, сейчас, — говорит Пристон. — А, вот, вспомнил. «А затем, что когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник». — Он первый начинает хихикать. После непродолжительного молчания стол разражается смехом. Смеются все, кроме меня.