Американский психопат
Шрифт:
— Это не проблема, — орет он в ответ.
Солист оборачивается к нам со сцены, стоит, простирая руки; я отмахиваюсь от него.
— Это не проблема? Это не проблема?! Нет, Луис. Ты не прав. Это проблема.
Я оборачиваюсь к Полу Оуэну, который, кажется, тоже скучает не меньше: сидит, зажав уши руками, но при этом все-таки умудряется общаться с Кортни.
— Нам не придется ждать, — кричит Луис. — Даю слово.
— Да заткнись ты, придурок, — кричу я в ответ. — Пол Оуэн все еще занимается счетами Фишера?
— Не злись на меня, Патрик, — орет Луиc в отчаянии. — Все будет в порядке.
— Ладно,
Керрутерс смотрит на Пола, потом — опять на меня.
— Да, по-моему, да. Я слышал, у Эшли хламидиоз.
— Мне нужно с ним поговорить, — я пересаживаюсь на свободное место рядом с Оуэном.
Но когда я сажусь, на сцене происходит что-то странное, что привлекает мне внимание. Боно движется по сцене, как будто следуя за мной, он смотрит мне прямо в глаза и опускается на колени у края сцены. На нем черные джинсы (возможно, от Gitano), сандалии и кожаный жилет на голое тело. Тело у него белое, потное, и совсем не накачанное, мышц вообще не заметно, грудь покрыта редкими волосами. На голове у него — ковбойская шляпа, волосы собраны в хвост, он ноет что-то траурное, я расслышал слова: «Герой — насекомое в этом мире», — а на его губах играет слабая, едва заметная и все же явная ухмылка, она становится заметнее, его глаза загораются, а задник сцены становится красным, и на меня вдруг накатывает волна пронзительных ощущений, прилив интуитивного знания, и я словно вижу, что творится в сердце Боно, и мое собственное сердце бьется быстрее, и я понимаю, что в это мгновение я получаю от него некое невидимое послание. Я вдруг понимаю, что у нас есть что-то общее, что мы словно скованы одной цепью, и я могу поверить даже в то, что все, кроме нас, исчезли, музыка затихает, замедляется, и его послание, невнятное вначале, теперь становится более властным, и Боно кивает мне, а я в ответ киваю ему, все вокруг проясняется, мое тело горит, и неизвестно откуда возникает мерцание огней, оно охватывает меня. я его слышу, чувствую, вокруг меня парят оранжевые буквы, складывающиеся в слова: «Я… ДЬЯВОЛ… КАК… И… ТЫ…»
…А потом все — и зрители, и музыканты — появляются снова, и ритм медленно нарастает, и Боно чувствует, что я получил его послание — и я чувствую, что он знает, что я отвечу, — он доволен, он отворачивается, а меня бьет дрожь: в ушах звонит, щеки горят, член встал и пульсирует так, что мне больно, руки трясутся. Но внезапно это прекращается, как будто кто-то выключил свет, и задник сцены начинает мигать. Дьявол Боно уже на другой стороне сцены, и все чувства, бурлящие в сердце и голове, вдруг утихают. Теперь мне еще больше хочется разузнать о счетах Фишера, которыми занимается Оуэн, эта информация кажется жизненно необходимой, она гораздо важнее той связи, что возникла на миг между мной и Боно, который кажется призрачным и далеким. Я поворачиваюсь к Полу Оуэну.
— Эй, — кричу я. — Ну как?
— Вон те парни… — он показывает на парней, стоящих в проходе у дальнего края первого ряда, разглядывающих толпу и о чем-то друг с другом болтающих. — Они показывали на Эвелин, Кортни и Эшли.
— А кто они? — кричу я, — они от Оппенгеймера?
— Нет, — орет в ответ Оуэн. — Я думаю, это администраторы, подыскивающие девочек, которых можно отвести за сцену и там трахнуть.
— А, — усмехаюсь я. — А я думал, что они в Barney's работают.
— Нет, — кричит он. — Их называют секс—координаторы.
— А ты-то откуда знаешь?
— Мой двоюродный брат — менеджер «All We Need of Hell», — орет он.
— Меня бесит, что ты это знаешь, — говорю я.
— Что? — кричит он.
— Ты все еще занимаешься счетами Фишера? — ору я в ответ.
— Да, — кричит он. — Повезло мне, правда, Маркус?
— Это точно, — ору. — Как тебе это удалось?
— Ну, я занимался счетами Рэнсома, а
— Ого, — кричу я.
— Ага, — кричит он, потом оборачивается и кричит на двух толстых придурковатых девиц из Нью-Джерси, курящих здоровый косяк, один на двоих. Одна из этих коров завернута во что-то, похожее на ирландский флаг. — Слушайте, уберите вы свой косяк. Он воняет.
— Я бы тоже не отказался, — кричу я ему.
— От чего бы ты не отказался?! — кричит он. — От марихуаны?!
— Да нет, ничего, — кричу я, у меня уже горло болит. Я возвращаюсь на свое место и тупо гляжу на сцену и покусываю большой палец, уничтожая вчерашний маникюр.
Мы уходим, как только возвращаются Эвелин с Эшли. Мы торопимся в Манхэттен, чтобы успеть в «Брюссель», где заказан столик. В лимузине мы открываем еще одну бутылку шампанского Cristal, на экране — по-прежнему Рейган, а Эвелин с Эшли рассказывают, как, когда они вышли из туалета, к ним подкатились двое громил и попытались затащить их за кулисы. Я объясняю, кто это были такие и что им было надо.
— О Боже, — шепчет Эвелин, — ты что, хочешь сказать, что меня… секс-координировали?
— Могу поспорить, что у Боно маленький член, — говорит Оуэн, глядя в тонированное окно. — Ирландец, ну вы понимаете.
— Вы не знаете, у них там есть банкомат? — спрашивает Луис.
— Эшли, — кричит Эвелин. — Ты слышала? Нас с тобой секс—координировали!
— Как у меня прическа? — спрашиваю я.
— Еще шампанского? — спрашивает Кортни у Луиса.
ВТОРНИК: ПОСЛЕПОЛУДЕННЫЕ ОБРЫВКИ
…и вот уже середина дня, и я стою в телефонной будке на углу, где-то в центре, понятия не имею — где, но я весь потный, и голова у меня раскалывается, и как-то мне беспокойно и страшно, я ищу по карманам валиум, ксанакс, остатки гальциона, что-нибудь, но нахожу только три таблетки нуприна в коробочке от Gucci, так что я закидываю их в рот и запиваю диетической пепси, не знаю, откуда взялась эта мысль, но мне показалось, что от этих таблеток зависит моя жизнь. Я напрочь забыл, c кем я сегодня обедал и, главное, — где. Может быть, с Робертом Эйлсом в «Beats»? Или с Тодом Хендриксом в «Ursula's», — это новое бистро, которое Филипп Данкен Холмс открыл в Трибеке? Или с Рики Уоррелом в «Декабре»? Или все-таки с Кевином Уебером в «Contra»? Что я заказывал? Сэндвич с куропаткой и зелеными помидорами на булочке или большую тарелку салата-эндивия с соусом из моллюсков?
— О боже, я не помню, — бормочу я со стоном. На мне — спортивный пиджак (лен с шелком), хлопчатобумажная рубашка, полотняные брюки-хаки, все от Matsuda, шелковый галстук с эмблемой Matsuda, ремень от Coach Leatherware. Вся одежда пропитана потом, я снимаю пиджак и вытираю им лицо. Телефон продолжает трезвонить, но я не знаю, кому звонил, так что я просто стою в телефонной будке, очки Ray-Ban криво держатся на лбу, и я слышу слабый знакомый звук, исходящий из телефонной трубки, — мягкий голос Джин, пытающийся перебороть вечный бродвейский гам. В сегодняшнем Шоу Патти Винтерс обсуждали тему «Может ли аспирин спасти вашу жизнь?»
— Джин? — кричу я. — Алло, Джин?
— Патрик, это ты? — отвечает она. — Алло?
— Джин, мне нужна помощь, — кричу я в трубку.
— Патрик?
— Что?
— Звонил Джесс Форрест, — говорит Джин. — Он заказал столик в «Melrose» сегодня на восемь, а Тэд Мэдисон и Джейми Конвей хотят выпить с тобой в «Harry's». Патрик? — говорит Джин. — Ты где?
— Джин? — я вздыхаю и вытираю нос. — Я не…
— Ах, да, еще звонил Тод Лаудер, — говорит Джин, — Ой, то есть Крис… а, нет, все-таки, Тод. Да, Тод Лаудер.