Американский синдром
Шрифт:
Роли, Северная Каролина. Более чем на месяц затянулось избрание жюри. Из двухсот кандидатов (всего у суда числилось 320 кандидатов) было избрано двенадцать присяжных и два запасных присяжных. Сначала выбирал судья, потом — обвинение и защита и, наконец, снова судья, который желал установить, достаточно ли беспристрастны члены жюри по отношению к делу доктора Мак-Дональда и ко всем свидетелям обвинения и защиты.
Новый защитник доктора Мак-Дональда мистер Сегал пытался добиться перенесения процесса в Лос-Анджелес, но судья отклонил это ходатайство. Едва не сорвал опрос общественного мнения, проведенный газетой
В то время как зрители и репортеры, присутствующие на процессе доктора Джеффри Р. Мак-Дональда, ерзали и перешептывались, высказывая свои предположения, судья, члены жюри, обвиняемый, атторни, клерки, маршалы и секретари, раскрыв толстые машинописные тексты и надев пластиковые наушники, слушали более чем часовую запись на магнитофоне.
Два репродуктора, вставленные в обшивку из орехового дерева по обе стороны от судьи Фрэнклина Т. Дюпре-младшего, молчали, и только тогда, когда закончилось это заседание суда, удалось разузнать, что было на магнитной пленке…».
ЗАЩИТА ПРОТИВ НАУШНИКОВ
«Защитник Бернард Сегал, — говорилось в следующей газетной вырезке, — заявил, что запись, проигранная сегодня, была сделана 26 апреля 1970 года во время допроса доктора Мак-Дональда тремя агентами армейского отдела уголовных расследований.
— Это безобразие! — сказал Сегал, передавая репортерам свой экземпляр стенографической записи. — Это не открытый суд!..».
Это была явная попытка суда, решил Грант, отрезать от дела его социально-политический контекст.
«Судья отказался снабдить репортеров копией пленки, которую слушали члены жюри… Из стенографической записи на 31-й странице видно, что Мак-Дональд рассказал ту версию убийств, которой он придерживается десять лет…»
Вот что происходило далее, судя по сообщениям прессы.
Прокурор Джим Блэкберн начал свое выступление, заявив, что он, чтя память прокурора А. Б. В. Крейга, будет говорить прежде всего от его имени, поскольку он, Блэкберн, работал над делом доктора Мак-Дональда под его руководством. Однако он намерен воздержаться от всякой политики, поскольку должен и обязан выполнять многократные указания на этот счет судьи, то есть будет придерживаться фактов и говорить по существу дела. Судья важно покачал седой головой. Защитник победно взглянул на подсудимого.
С полным бесстрастием доказывал прокурор, следуя во всем за своим шефом, вину Джеффри Мак-Дональда. Он подробно охарактеризовал все раны, нанесенные Мак-Дональдом его жертвам, указав, что Мак-Дональд причинил себе только одно более или менее серьезное ранение, вызвав пневмоторакс легчайшей формы. Далее он разнес в пух и прах инсценировку, разыгранную убийцей. Согласно Мак-Дональду, именно он являлся мишенью нападения со стороны хиппи, являлся той «свиньей», которую они пришли убить, но он почти не пострадал. Факт остается фактом: в отношении каждого члена его семьи, кроме него самого, мифические бандиты применили многократное «сверхубийство», но «свинью» они пощадили, не нанесли ему ни одного смертельного, даже по-настоящему опасного ранения. Ему достались лишь щадящие удары. Возможно, защищаясь, Колетт оцарапала ему грудь.
— Прокурор Крейг, — заявил суду мистер Блэкберн, — оставил мне вот эту записку, которую я хотел бы вам зачитать. Что вызвало взрыв гнева у Мак-Дональда и заставило его поднять руку на Колетт?
«При всей моей антипатии к Мак-Дональду я все же не могу поверить в то, что причиной его гневной вспышки был тот факт, что его дочь Кристи обмочила супружескую постель. Эта гипотеза представляется мне слишком пустяковой и неубедительной. Изучая дело Мак-Дональда, я узнал, что после его возвращения из Вьетнама отношения супругов начали портиться из-за окрепшей к тому времени антивоенной позиции Колетт. Я нашел студентов-заочников университета Северной Каролины, которые рассказали мне, что Колетт всем сердцем сочувствовала борьбе
Адвокат упомянул как-то, что Колетт ни за что не хотела снова отпустить мужа во Вьетнам, хотя тот рвался туда на второй срок не только как патриот, но и из-за повышенного жалованья, медалей и чинов, а также потому, что там было чем заняться хирургу, а в Брагге ему не хватало настоящей практики. Жена, ставшая «мирницей», выводила его из себя, а всем нам известно, каким раздражительным вернулся из Вьетнама Мак-Дональд. Ближайшие родственники Мак-Дональдов — его мать, теща, муж тещи — подтверждают, что после возвращения Мак-Дональда из Вьетнама отношения мужа и жены заметно охладели, между ними словно кошка пробежала. Мак-Дональд начал чувствовать себя связанным семьей, тяготился семейными заботами. В нем, эгоцентрике, солипсисте, себялюбце, зрел бунт. И настал час — в ночь на 17 февраля 1970 года, когда он взорвался…»
Молчание прервал кашель судьи.
— Однако, мистер Блэкберн, и вы опять взялись за политику!
— Не я, ваша честь. Это слова прокурора Крейга. И еще за час до своей смерти он сказал мне: самое чудовищное убийство — это даже не убийство нерожденного сына… Но ведь Кристи не могла быть ему опасна как свидетельница. Он мог просто запереть ее у себя в комнате, она ничего бы не увидела… Нет, спасая собственную шкуру, он не пощадил и ее…
С вашего разрешения, ваша честь, я дочитаю предсмертные заметки мистера Крейга не политического, а религиозного характера.
«И вот этого не человека, а мутанта ада, этого дьявола во плоти, затмившего своим злодейством и десятилетним бессовестным и гнусным фарсом монстра Чарльза Мэнсона, справедливо приговоренного к смертной казни в газовой камере, здесь посмели кощунственно сравнивать по интеллекту с отцом-основателем нашей нации Джорджем Вашингтоном! Каким, спрашиваю вас, нужно обладать умственным развитием, чтобы додуматься до такой околесицы?!
Нам представили здесь подсудимого как ревностного католика из набожной римско-католической семьи…»
При этих словах Сегал поморщился: он, конечно, понимал, насколько невыгодно положение его подзащитного, католика, в стане воинствующих протестантов баптистского Роли, и тщательно обходил вероисповедание Мак-Дональда. Разумеется, несмотря на свойственное ему чувство превосходства и презрения к южным провинциалам, он не надеялся, что его оппонент забудет использовать этот немаловажный козырь.
«Доктор Мак-Дональд и сейчас работает в католическом госпитале святой Марии в Лонг-Биче, который обслуживают монашки — сестры милосердия в черных рясах, где повсюду висят распятия Христа, кои он привык видеть в доме своих родителей и в церкви на Лонг-Айленде, куда его водила мать. Так неужели же не вспомнил он о своем боге, когда, подобно римским палачам, казнившим на Голгофе Христа, вонзал холодную сталь в трепещущую плоть невинных и святых детей божьих, связанных с ним плотью и кровью?!»
Судя по лицам членов жюри, этот аргумент прокурора взволновал их больше, чем все предыдущее.
После перерыва судья предоставил заключительное слово защитнику. Он надел строгий костюм консервативного покроя, прицепил к нему купленный за несколько центов значок, изображавший боевой флаг Конфедерации южан, сражавшихся против янки в Гражданской войне, которая унесла больше жизней, чем все остальные войны Америки, включая вьетнамскую. Этим он думал польстить южанам в жюри. Говорил он более трех часов, всеми правдами и неправдами стремясь спасти своего клиента и оправдать свой гонорар — в кулуарах утверждали, что «доктор смерти», «Менгеле Форт-Брагга» уплатил ему двести тысяч!
— Я так уверен в победе справедливости, — слезно провозгласил адвокат из Филадельфии, — в этом суде, в этом прекрасном штате, в этой стране, стоящей на страже прав человека во всем мире, что надеюсь даже получить для своего многострадального клиента щедрую денежную компенсацию за все, что он претерпел за эти несчастные десять лет!
Судья закрыл заседание, предложив членам жюри утром следующего дня приступить к обсуждению вердикта.
В ожидании оправдательного вердикта вся компания Мак-Дональда устроилась в зале кафетерия Северокаролинского университета, пустовавшего по случаю студенческих каникул. Пили пиво и вино, воздерживаясь от крепких напитков, заказали шампанского. Подвыпив, Мак-Дональд встал и объявил: