Американский снайпер
Шрифт:
Я поднял его на плечи и побежал. Я достиг лестницы и начал очень быстро по ней спускаться.
Примерно на половине пути Райан очень громко застонал. Из-за неудобной позы кровь пошла у него горлом. Он задыхался.
Я усадил его, еще больше переживая. В глубине души я знал, что он умирает, но надеялся, что как-то, каким-то образом я сумею что-то сделать, чтобы он продержался, хоть это и безнадежно.
Райан начал сплевывать кровь. Каким-то образом он восстановил дыхание, что само по себе было чудом. Я протянул руку, чтобы снова схватить его и потащить дальше.
«Нет, — сказал он. — Нет, нет. Я в порядке. Я сам пойду».
Опираясь на мое плечо, Райан своими ногами спустился по лестнице до конца.
Тем временем армейцы подогнали ко входу гусеничный бронетранспортер. Томми сел в него вместе с Райаном, и их увезли.
Я взбежал вверх по лестнице с ощущением, что это не его сейчас подстрелили, а меня. Я был уверен, что он умрет. Я был уверен, что только что потерял брата. Большого, мягкого, любящего, отличного брата.
Бигглза.
Ничто из пережитого мною в Ираке не подействовало на меня так же сильно.
Расплата
Мы вернулись на базу Шарк.
Как только мы оказались на месте, я скинул мое снаряжение, прислонился к стене и медленно сполз на землю.
Слезы сочились из моих глаз.
Я думал, что Райан умер. На самом деле он был еще жив, но на грани. Врачи отчаянно боролись за его жизнь. В конечном счете его эвакуировали из Ирака. Ранение оказалось очень серьезным: Райан потерял зрение, причем не только на том глазу, в который попала пуля; он ослеп совсем. Чудо было, что он вообще жил.
Но в тот момент, на базе, я не сомневался, что он умер. Я чувствовал это всем нутром, сердцем, каждой клеточкой. Он умер на том месте, куда я его поставил. Я в этом виноват.
Сто ликвидаций? Двести? Больше? Какой в этом смысл, если мой брат был мертв?
Почему он? Почему я сам там не встал? Я мог бы застрелить ублюдков и спас бы парня.
Я проваливался в черную дыру. Глубоко вниз.
Я не знаю, долго ли я сидел вот так, уткнув голову в колени и плача. «Эй», — в конце концов услышал я над собой чей-то голос.
Я поднял глаза. Это был Тони, мой шеф.
«Хочешь немного поквитаться?» — спросил он.
«Мать их всех, разумеется, хочу!» — я буквально подпрыгнул.
Парни еще не были уверены, должны ли мы идти, или нет. Мы обсуждали это и планировали операцию.
Мне едва ли нужно было на это время. Я жаждал мести.
Марк
Разведка нашла плохих парней в доме неподалеку от того места, где получил ранение Райан. С помощью двух БМП «Брэдли» мы преодолели открытое пространство перед этим зданием. Я был во второй машине; к тому моменту, когда мы подъехали, некоторые наши парни уже находились внутри.
Как только аппарель «Брэдли» откинулась, вокруг засвистели пули. Я побежал, торопясь присоединиться к остальным. Они стояли под лестницей, собираясь ворваться на второй этаж. Мы стояли плечом к плечу, глядя вниз и ожидая приказа.
Впереди, на ступеньках, был Марк Ли. Он повернулся, глядя в лестничное окно. В этот момент он что-то увидел, и открыл рот, чтобы предупредить нас.
Ему так и не удалось сказать ни слова. В ту же долю секунды пуля попала прямо в его открытый рот, выйдя с обратной стороны головы. Он грузно упал на пол.
Все было очевидно. На крыше соседнего дома был дикарь, видевший нас оттуда через окно.
Навыки, отточенные на тренировках, взяли верх.
Я вскарабкался вверх по ступенькам, переступив через тело Марка. Я выпустил очередь через окно, целясь по соседней крыше. То же самое делали и остальные.
Кто-то из нас достал этого боевика. Мы не стали выяснять, кто именно. Мы двинулись дальше по крыше, чтобы выяснить, нет ли других засад.
Даубер тем временем остановился, чтобы выяснить, что с Марком Ли. Он был очень тяжело ранен. Даубер знал, что надежды нет.
За нами приехал капитан-танкист. Их обстреливали всю дорогу. Он привел два танка и четыре БМП «Брэдли», которые выпустили весь боекомплект своих скорострельных пушек «Винчестер». Это было потрясающе, свинцовый град, прикрывавший наше отступление.
По дороге назад я смотрел через бойницу в дверце десантного отделения моей «Брэдли». Все, что мне было видно, — черный дым и разрушенные дома. Им удалось достать нас, и теперь весь квартал расплачивался за это.
По каким-то причинам большинство у нас считало, что Марк будет жить, а Райан умрет. Так было до тех пор, пока мы не вернулись в лагерь, где мы и узнали, что все наоборот.
Потеряв за несколько часов двоих парней, наши офицеры и Тони решили, что пора сделать перерыв. Мы отправились на базу Шарк и остались там для приведения себя в порядок. Это означало, что мы не участвовали в операциях, и нас нельзя было привлекать. Что-то вроде официального тайм-аута для оценки и переоценки своих действий.
Был август: горячий, кровавый и черный.
Тая:
Я почувствовала, что Крис надломился, когда он позвонил мне рассказать об этих событиях. До того я ничего об этом не слышала. Это стало для меня полной неожиданностью.
Я почувствовала облегчение от того, что это был не он, и в то же время невероятную боль от того, что кто-то из них.
Во время разговора я пыталась быть настолько спокойной, насколько возможно. Я старалась просто слушать. Я очень редко видела, чтобы Крис испытывал такие страдания (если вообще видела).
Я ничего не могла сделать, кроме как побеседовать с его родителями за него. Мы очень долго говорили по телефону.
Через несколько дней я поехала на похоронную церемонию на кладбище с видом на залив Сан-Диего.
Это было очень печально. Там было так много молодых людей, так много молодых семей… Это было для меня очень эмоциональное событие, но не только.
Ты чувствуешь себя так плохо, ты не можешь представить их боль. Ты молишься за них и ты благодаришь Бога за то, что он жалеет твоего мужа. Ты благодаришь Бога за то, что ты не стоишь в первом ряду.
Люди, слышавшие эту историю, говорили мне, что моему рассказу недостает подробностей, а мой голос звучит как-то издалека. Они считают, что я использую мало слов для описания событий, даю меньше деталей, чем обычно.
Я делаю это неосознанно. Воспоминания о потере двух наших парней жгут меня. Для меня все так же ярко, как если бы прямо сейчас я находился в гуще этих событий. Для меня это как глубокие и свежие раны от пуль, только что пронзивших мою плоть.