Амнезия
Шрифт:
– Господин майор, а почему нельзя меня было просто остановить, а надо было какие-то уколы делать? Что, без химии теперь и шагу ступить невозможно?
– мне не хотелось его спрашивать, но я почему-то спросил.
– Постойте, какие уколы, она же Вас, Дмитрий Евгеньевич...
– Александрович я - поправил я его.
– Извините великодушно! Она же просто перебинтовала!
– если он и врал, то очень талантливо, мои слова его явно заинтересовали, он даже отвлекся от приемника, и тот шипел, ненастроенный, - Нам сообщили о том, что у Вас на станции метро ЧП, а мы уже ехали к Вам. Ну по
Он повернулся и продолжил настройку.
– Во, новости, то что нужно!
Я посмотрел на часы, вмонтированные в приборную доску "Мерседеса". Часы показывали 13-37. В это время новости передавало только арийское радио.
"...настоящее время европейский союз только приближается к концепции единства, достичь которого, видимо, не удастся из-за многочисленных дипломатических разногласий. Западные границы империи не должны реагировать на настроения мелких политиков из Европы, утвержденной в ее нынешнем виде ценой миллионов жизней и реками крови. Самый прочный союз, замешанный на необходимом сотрудничестве и ..."
Стало скучно и я почувствовал, как от перебинтованного запястья к локтю медленно катится волна, сжимающая мне руку. Когда холод достиг плеча, я испугался, но испуг не успел завладеть мною - сердце дрогнуло, мне показалось, в последний раз, и я заснул.
Когда я проснулся, мы сворачивали уже на прямой путь, ведущий к управлению безопасности, оставляя слева сверкающий купол Народного Дома1. Раньше на его месте стоял русский храм, а теперь в этом здании располагалось правительство.
Мы миновали Кремль, и въехали под Триумфальную Арку Мира.
Мне никогда не нравился этот монстр посреди города, но все разговоры о сносе Арки, идущие уже четвертый год, видимо, были обречены. В институте поговаривали, что Арка является собственностью Сил Безопасности, и внутри электроники больше, чем в ядерных институтах Рентгена.
Внутри машины по-прежнему неуловимо пахло чужой страной, а то и чужой планетой.
Под памятником Дзержинскому стояла вялая горстка помятых стариков в драпе с красными транспарантами. Старики мерзли, но не расходились. Полицейский прохаживался рядом, и ему хотелось пойти обратно в патрульную машину, в свой мирок, там хоть тепло, но инструкция не позволяла.
– Ну что, Дмитрий Александрович, приехали мы, - обернулся ко мне майор, - господин генерал уже ждет Вас. А ты - он говорил это уже шоферу, поставишь машину в гараж, и на сегодня свободен. А в табели я тебе половину рабочего дня отмечу.
На часах было 14-10. По радио звучали марши. Машина остановилась.
Майор вышел и даже открыл мне дверь. Я протиснулся наружу и подождал, пока майор пройдет вперед. Странно, но после сна мне стало значительно легче. Бок практически перестал меня беспокоить, что подтвердило мою мысль о том, что состав, которым меня сбили с ног, и состав, которым намазали мои бинты, работали как бинарное оружие.
На пропускном пункте майор
Сначала я пытался отслеживать наш путь, однако скоро понял, что это бесполезно.
Через пару минут мы дошли до второго, внутреннего поста.
Майор извинился и просил подождать его минут пять. Впереди начинался коридор, обшитый дубом, и у каждой двери висело по считывателю магнитных карт.
Я встал у окна, выходящего во внутренний двор, и увидел, как туда въезжает мерседес. Машина остановилась, и из нее вышел шофер. Я узнал того, который вез нас сюда. К шоферу стремительно подбежал какой-то человек в офицерской форме, и откозырял ему. Между ними произошел какой-то разговор, и офицер полез в машину. Шофер неторопливо пошел в сторону внутреннего КПП, зажимая под мышкой газетный сверток.
Я догадался, что это "Красная Звезда".
Тут вернулся майор, выдал мне магнитную карту, и еще минут через пять мы были в приемной.
Нам навстречу поднялась рыжая секретарша в узком фиолетовом костюме.
– Господин Роберт, генерал уже заждался Вас, - кокетливо попрекнула она майора.
– Да все дела, Сашенька, дела... Да, вот, собственно, генерал не меня ждал, а Дмитрия Александровича. А я пойду, а то у меня перерыв уже кончается скоро, а я пообедать не успел, - и майор вышел.
– А Вы присаживайтесь, присаживайтесь, Климент Степанович просил дождаться конца совещания. Он уже не мог откладывать это совещание, просил извинить... Я думаю, что это еще минут на десять, может быть двадцать...
Она, наверное, ждала от меня каких-то слов, но говорить совершенно не хотелось.
Я сел в глубокое кожаное кресло и закрыл глаза, размышляя. Рука совсем не болела. Я пытался вспомнить, с чего же начался день, и не смог. К горлу подкатывала странная осушающая тошнота. Я чувствовал себя молодым богом, страдающим с похмелья. Не знаю почему, но мне было совершенно ясно, что ничего плохого произойти просто не может. Механизм работал слаженно и ясно, сбоя быть не могло. Стоило только нажать кнопку, и все можно остановить.
За стеной, там, где проходило совещание, кто-то низким, монотонным подвывающим голосом декламировал какие-то вирши. Слов не было слышно, но язык был незнакомый, совсем чужой язык, неверный. Чтение прервалось, ударили в бубен, и декламатор продолжил свои песнопения.
Потом за дверями раздался приглушенный расстоянием удар грома и сразу вслед за этим загалдели возбужденные голоса и стали двигать стулья. Я открыл глаза. За окном было по-прежнему пасмурно, но никаких признаков надвигающейся грозы я не заметил.
Сашенька сидела за своим столом и смотрела прямо на меня.
– А, вот и совещание кончилось, Дима...
– она слегка смутилась и стала перебирать бумаги на своем столе.
Действительно, дверь открылась и оттуда стали выходить господа офицеры высшего звена. Они живо переговаривались, были совершенно явственно возбуждены. Мне почудилось, что совещание проходило не без алкоголя. Один из офицеров нес золотую змею-скипетр, у другого в руках я заметил серебряный барабан со странной чеканкой.