Амнистия
Шрифт:
– Завтра мы отправимся в рай. Какой шанс для нас! Женщина, я по лицу вижу, что Вы злое, непотребное существо.
– Непотребное! – заорали приспешники.
Этим Иванну не удивить. Но ей любопытно другое: почему на повязке предводителя вышито слово «Сизый»? Он никак не соответствовал этому имени. Долговязый мужчина походил на Иннокентия Петровича или Аркадия Семеновича. Но к чему эти фантазии?! В аду нет отчества! Оно может напомнить о Боге. А здесь это неуместно: в преисподней есть только прозвища или фамилии, походящие на
Несмотря на отсутствие интереса у слушателей, мужчина продолжал:
– Нас, негодяев, простили, и с той минуты мы должны бля…бли…блюсти свой нрав. Мы стоим в нечистотах уже год, чтобы не вершить злодеяний. Братья и сестры, мы отличаемся от прочих святотою наших душ. У нас будет особое место, это по-любому!
– По-любому, – подпевали сектанты.
Жители хрущоб словно бы не замечали их: играли в карты, выгуливали собак, судачили о мелочах.
– Мы должны быть девственно чисты, чтобы встретится со Всевышним или с кем-нибудь еще. Вставай с нами, о прекрасная баянистка!
– Вставааай! – подпевали сектанты.
Сизый вызывающим взглядом обвел детскую площадку.
– Пусть нас ругают и плюют! Мы лишь утремся!
Соседи не желали на него плевать. Он с надеждой поглядел на Иванну. Но тщетно: интеллигентная не собиралась плевать в незнакомых. Она уже собралась уходить, когда услышала отчаянные всхлипы и почувствовала мокрые руки на шее:
– Мне так страшно!
За все годы, проведенные в аду, музработница привыкла ко всякому: заточке под ребра, кирпичу в висок. Но происходящее не поддавалось никакому сравнению – растроганная, беспомощная, мокрая истеричка душит ее в объятиях.
– Вернись, окаянная! – шипели соратники.
Однако, секунда, другая… и все они, ломая шеренгу, кинулись на ошарашенную баянистку, как свора щенят. Ее обнимают, щекочут, тискают, шепчут на ухо. Из всего услышанного она запомнила только одно: «Будто завтра за тобой заедет папа, но ты не знаешь, кто он такой!».
Это уж слишком! Выждав пару минут, Иванна вырывается из цепких рук.
– Иди к нам! Иди к нам! – окаянные тянут ее за портупею. Но лопается ремешок баяна, и все дружно шлепаются в грязь. Иванна подхватывает инструмент как младенца и летит прочь.
– Сука! – раздается за спиной.
Женщина бежит без оглядки.
Когда люди, собаки и дома превратились в мельтешащий хоровод, она перешла на шаг. Неверной поступью Иванна протискивалась по запутанным улочкам ада. Но заблудиться здесь нельзя: куда бы ты ни шел, всегда попадешь на службу.
«Безнадежно» и «бесполезно» – вот два слова, которые исчерпывающе описывают преисподнюю. Разумеется, воображение рисует нам иное: восторженные черти кипятят грешников в раскаленных котлах, матерятся и тыкают в них острыми предметами. Но, как ни крути, в этом чувствовалась бы родительская забота. В конце концов, к мучениям можно привыкнуть, а вот к безразличию – нельзя.
На пути женщины лежал разбитый
Крик и гогот наверху.
– Поберегись!
Иванна поднимает голову.
С отчаянным свистом, словно японский летчик, миксер рухнул на мостовую.…
– Хорошо пошел!
– Мать, тебе телек не нужен? – ухмыляется забулдыга и топором разбивает экран. Ржет, словно маньяк, до тех пор, пока на беспокойный затылок не обрушивается швейная машинка. Незнакомец заваливается набок, но продолжает смеяться, отхаркивая кровь.
Иванна отучилась сострадать к людям. Но вещи – другое. Вокруг этого телевизора сидели всей семьей. А теперь он разбит на мелкие осколки. Она понимала, откуда эта истерика: люди боятся расставаться с предметами. Граждане опасались, что с переездом в рай, вещи останутся в одиночестве. Или, что еще хуже, новые хозяева воспользуются ими. Даже думать об этом казалось святотатством. Вот почему жители ада, подобно викингам, уходящим в мир иной, убивают своих близких. И сегодня, накануне амнистии, микроволновые печи валятся из окон, стиральные машины падают с крыш.
Это эпичное, духоподъемное зрелище лучше наблюдать из убежища. Музработница юркнула в подвал. Это место всегда вызывало в ней священный трепет. Возможно, от того, что выбраться из кромешной тьмы бывает непросто.
Свет в конце тоннеля появился не сразу. Вначале показалась точка, затем – круг, а точнее – пузатая бочка, вокруг которой, словно щенки у кормушки, лежат мужчины, составляя анимированную фигуру наподобие солнышка: лучики – это неутомимые тела любителей солода, а светило – вышеназванная бочка. В карманах у спящих копошились шелудивые дети.
Удивленная музработница оказалась в гаражах.
– Здравствуй, любимая! – прогрохотала бочка. – Может пивасика?
Нежное слово «пивасик» угрожающе звучало в ее устах.
– Спасибо большое, – ответила Иванна бочке, вблизи оказавшейся… женщиной, горделиво восседавшей на раздаче. Ее монументальность восхищала: за буграми, переливами и складками невозможно было определить, где кончается одежда и начинается тело. Очевидцы рассказывают, что в стародавние времена одно слилось с другим, и нет больше смысла беспокоить женщину праздными вопросами.
– Ну и ладно: пиво все равно нету! – заколыхалась она, и эхо ее голоса пронеслось по жестяным закоулкам, откликаясь в чутких сердцах местных жителей.
Публика здесь известная: собиратели стеклотары, уставшие женщины и, конечно, слесаря. Все имеют весьма озабоченный вид: машин много, и каждой требуется ремонт.
Иванна не испытывала к этому месту отвращения. Наоборот, в нем чувствовалась неуловимая маргинальная красота, которую может уловить далеко не каждый. Гаражи следует любить: гулять по закоулкам, оглядываться и вдыхать гнилостный воздух.