Амок
Шрифт:
Пип вынул две золотые монеты и торжественно положил их перед дьелемами. Нонг разъяснил:
– Большой туан давно уважает единую праведную старинную веру. Он очень рад, что видит народ, сохранивший эту веру, и в знак уважения просит принять его жертву.
Жрецы удивились: жертва была действительно большая. Даже старик не помнил, чтобы кто-нибудь жертвовал столько золота. Но, с другой стороны, это казалось подозрительным.
Пип заметил, что они удивляются и не верят, и с помощью тех немногих слов, что были ему известны, добавил:
– В наших странах тоже есть люди, не признающие новых выдуманных религий. Они слышали, что существует древняя праведная вера, но не встречали ее. Вот почему я радуюсь, что встретил настоящих носителей веры предков.
Пип хотел было сказать, что жаждет познакомиться с этой верой, но побоялся, как бы жрецы не догадались, для чего приносится его жертва. Он решил отложить это до другого случая, а теперь сделал вид, что поступает так исключительно из уважения; даже повернулся, чтобы уйти.
Тогда старик сказал:
– Мы никогда не видели таких, как ты, чужестранцев, особенно белых. Но, если ты говоришь правду, пусть твоя жертва дойдет до великого Багара-Тунгаля.
Пип отошел. Но ему так хотелось ознакомиться с «единой праведной верой», что он даже пожалел, почему все-таки не попросил разрешения посмотреть церковь и религиозную церемонию в ней. Однако же все то, что он сделал, оказалось довольно удачным.
Когда Пип удалился, жрецы взглянули друг на друга, и младший сказал:
– Чужестранец принес жертву и ушел, ничего не попросив. Ради чего он мог это сделать?
Старик задумался.
– Не знаю, – ответил он. – Не для того ли, чтобы пролезть куда не следует?
– Разве он не слыхал о табу? Нет, пожалуй, он действительно уважает нашу веру. Не пустить ли его в церковь на моление? Все равно он увидит не больше, чем любой из наших простых людей.
Старик согласился:
– Я считаю, что на общее моление его допустить можно. Тут мы ничем не рискуем. Надо будет переговорить с ним.
Под вечер к Того пришел человек и сообщил, что если белый чужестранец хочет, он может сегодня присутствовать на общем молении.
Разрешение это было дано одному лишь Пипу. Туземные спутники его, магометане, не могли и надеяться на подобную милость: к магометанам бадувисы относятся с еще большим презрением, чем к христианам. Как известно, голландцы не очень гнались за обращением всех туземцев в христианство, тогда как магометане в свое время поголовно всех загоняли в свою веру силой.
Когда стемнело, со стороны церкви послышались глухие удары барабана, и Пип в сопровождении Того отправился на праздник.
Ночь была очень темная. Со всех сторон появлялись неясные фигуры и тоже направлялись к церкви. Пип начал волноваться…
Показалось большое строение. Широкие каменные ступени вели к боковым дверям, через которые чуть пробивался свет. Тут стоял один из дьелемов и осматривал входящих. Как видно, не каждый туземец мог войти в церковь. Неизвестно только, пропускали по очереди или исключительно тех, кто днем принес хорошую жертву. Пипа и Того пропустили беспрепятственно.
Когда вошли внутрь, Пип наконец понял, почему пропускали не всех. Внутренность храма оказалась значительно меньшей, чем могло показаться по его наружному виду. Зато по бокам было много разных темных уголков, да и в самих стенах, как видно, имелись скрытые ходы и переходы. Несколько колонн поддерживали потолок. Все сооружение было очень массивным и, наверное, выдержало уже не одно землетрясение.
Освещался храм двумя светильниками, тоже газовыми, как и в жилье дьелемов. Уже одно это было чудом для простого народа: люди не знали, откуда берется этот свет.
Между светильниками, ближе к передней стене, стоял алтарь с углублением, где зажигали священный огонь. Возле алтаря на полу полукругом и разместились прихожане.
Темнота, таинственность, торжественность, тихий шепот людей произвели впечатление даже на Пипа. А тут еще лезут в глаза высеченные из гранита фигуры каких-то страшилищ: то черепаха, то человек с головой тигра, или, наоборот, тигр с человеческой головой, фантастические птицы, змеи… Все стены были покрыты такими скульптурами. Только передняя осталась почему-то гладкой, как экран.
Пип ощутил вдруг какой-то смрад, доносившийся из ближайшего темного уголка. Отвратительный этот запах напоминал запах гниения. Не выдержав, Пип спросил, что это может быть.
– Факир, – ответил туземец с большим уважением.
– Можно подойти?
– Можно, но беспокоить его нельзя.
Пип, а за ним Того прошли в угол. Тут они увидели в стене дверь с дыркой-окошком, как в тюремной камере. Оттуда вырывался запах гнили. Стараясь не дышать, Пип заглянул в дыру, но ничего не заметил. Лишь когда глаза привыкли к темноте, он увидел то ли каморку, то ли шкаф, вделанный в стену. Посмотрел – и с ужасом отпрянул: на него в упор глядели два больших блестящих глаза.
– Заключенный? – спросил Пип.
Того осуждающе и удивленно покачал головой:
– Нет. Сам. Святой человек!
Тем временем человек двадцать жрецов взялись около алтаря за руки и начали ходить вокруг как в хороводе. Пискливый старческий голос затянул песню; нестройными голосами ее подхватили все жрецы. Подтягивали, сидя на полу, и молящиеся. К алтарю подошел старший жрец, положил в чашу уголь и какую-то пахучую траву. Хоровод кружился все быстрее и быстрее, усиливалось, убыстрялось пение, слышались слова – «Багара» и «Тунгаль». И тут, как по команде, в хоровод включились все прихожане. Кому не хватило места в хороводе, кружились в отдельности. Глаза молящихся горели пламенем фанатизма, по лицам струился пот, из перекошенных ртов вырывались бессвязные возгласы. Того, стоявший рядом с Пипом, тоже не выдержал и стал притопывать и что-то выкрикивать.