Аморе Аморетти
Шрифт:
Поезд везет меня по зелено-золотистым августовским полям; за окном проносятся плавные изгибы холмов, которые внезапно пересекает река, автомобильные заводы и серебристый бак для бензина, плывущий в море зелени. Мы ненадолго въезжаем в прохладные тоннели; некоторые из них такие длинные, что забываешь, что на улице день, а когда вырываешься на солнечный свет, он оглушает так, что барабанные перепонки едва не лопаются. Полуразрушенные каменные дома, обросшие плющом руины на вершинах холмов, белые дороги, петляющие и исчезающие на горизонте, телята на раскаленных полях рядом с коровами, мирно жующими траву… Мимо проносятся города — Галлезе, Сеттебаньи, Орте, Бассано, Аттильяно.
Я пробуду в Тоскане всего несколько месяцев и помогу завершить оживленный летний сезон; зная об этом, я почти не вспоминаю о неприятных впечатлениях двухлетней давности, к тому же мне давно известно,
Но за два года многое изменилось. Появился Тониньо — крепыш, унаследовавший красоту смуглянки Чинции и, что уже очевидно, характер Джанфранко. А еще Вито — посудомойщик. Ему за шестьдесят, и его веселое лицо мне приятно и смутно напоминает кого-то из прошлого. Когда мы приезжаем, он сидит у телевизора, который так и стоит на краю рабочего стола, и сосредоточенно смотрит Палио — ежегодные скачки в Сиене. Кухня выглядит иначе: плиты расставлены островком в центре помещения, так что оно теперь разделено на две рабочие зоны.
Бросаюсь в объятия Альваро, обрадовавшись, что наш старый ассистент еще работает. По пути Джанфранко рассказал, что два года назад, когда я уехала, он стал готовить Альваро на мое место. Теперь я вернулась, и Альваро займет место Джанфранко и станет главным шеф-поваром, а я буду исполнять обычную роль ассистента. Игнацио похудел и осунулся, одна рука у него подвешена на хитроумной перевязи. После аварии он переехал к родителям в Скандиччи, и теперь я могу занять его большую комнату. Вид из нее открывается почти такой же, как из моей старой; окна с зелеными ставнями выходят на виа Кьянтиджана, белую дорогу, исчезающую за узорчатыми коваными воротами напротив. Первое, что я делаю, — распахиваю окна, открываю ставни и любуюсь этим видом, звуками, запахами: позволяю пейзажу тихонько впустить меня.
Настали выходные, а меня уже уговорили во вторник поехать с Джанфранко, Чинцией и Тониньо на остров Гильо. Едва успев распаковать вещи, снова собираю маленькую сумку, взяв только купальник, — нас не будет всего два дня. Мы выезжаем в понедельник вечером, после работы, и я с трепетом вспоминаю все те разы, когда много лет назад мы с Джанфранко ездили в его деревню. Даже сама дорога похожа: поздний вечер, мы напились, и фары автомобиля отбрасывают полосы в черноте; мерцает кончик сигареты Джанфранко, и единственная разница в том, что я теперь сижу на заднем сиденье, а на переднем Чинция держит на руках спящего ребенка. Приезжаем в четыре утра; у нас есть несколько часов неспокойного сна перед отправлением парома. Я сплю плохо, урывками; на рассвете тихонько выхожу из машины и бреду по незнакомым пустынным улицам в поисках туалета. Я еще не совсем оправилась после перелета, да и к тому же устала и мучаюсь от похмелья.
Когда приходит паром, солнце уже беспощадно лупит по крышам и обжигает мою бледную кожу, привыкшую к австралийской зиме. Джанфранко приносит кофе с пирожными, чтобы мы проснулись, и заезжает на паром. У меня такое чувство, что я проспала бы неделю, но стоически напоминаю себе, что небольшое приключение на маленьком острове — идеальный отдых перед трехмесячным стоянием у горячей плиты и долгими, утомительными рабочими сменами. Сильвио и Карла, родители Чинции, в доме которых мы будем жить, встречают нас у причала. Они на острове с начала лета, руки и ноги у них уже шоколадного цвета.
Первый день — сплошное удовольствие. Сильвио и Карла берут нас кататься на яхте, и несколько часов мы плаваем по бирюзовой воде, время от времени ныряя за борт, чтобы спастись от слепящего солнца. Карла меня завораживает: украдкой наблюдаю, как она медленными, гипнотизирующими движениями втирает масло для загара в свое идеальное, ухоженное тело, едва прикрытое крошечным бикини, и листает журнал пальцами с длинными алыми ногтями. Она часто подкрашивает губы, глядя в маленькое зеркальце. Чинция рассказала, что ее родители познакомились на занятиях бальными танцами больше двадцати лет назад, и Карла до сих пор берет уроки дважды в неделю. Я поражена ее ухоженностью, но ее чрезмерная погруженность в себя вызывает неловкость. Ее лебединая шея высовывается из воды, когда она по-собачьи описывает аккуратные круги вокруг яхты, оберегая модную стрижку; остальные же с брызгами ныряют и плавают, как вздумается. Гораздо позже, под пологом из бугенвиллеи, мы сидим за столом, на котором бесконечно меняются блюда, в компании братьев Чинции и множества знакомых, которые принесли с собой вино и пирожные, сыры и фрукты. Едим и пьем до самой ночи.
В тот вечер за роскошным ужином я съедаю что-то не то, и оставшаяся половина дня на острове оказывается испорченной. Единственное, что помогает облегчить резкую боль в животе, — сидение на мелководье и регулярные рейды в общественный туалет. Вокруг меня отдыхающие. Выслушиваю историю жизни одной из женщин, которая вчера с нами ужинала, а потом наступает время уезжать, садиться на паром и возвращаться в «Ла Кантинетту». Я побаиваюсь путешествия на пароме, но к середине плавания вдруг понимаю, что страшно проголодалась, и, ступив на землю, выздоравливаю окончательно.
Я поражена тем, как Альваро преобразил мою старую комнату. Теперь его двуспальная кровать занимает три четверти всего помещения, а остальное загромождено столом, стульями, стереосистемой с огромными колонками, телевизором, грудами журналов, неустойчивой книжной полкой со странным набором чтива, огромными уродливыми пепельницами, полными окурков, ободранным плюшевым медведем в майке с эмблемой футбольного клуба и винными бутылками. Одежда, грязная вперемешку с чистой, валяется на всех свободных местах. В комнате царит атмосфера уюта и праздности, и она совсем не похожа на суровую спальню, какой была при мне, с дрожащей паутиной, свисающей с высоких потолков. Когда по вечерам Джанфранко с Чинцией уезжают, мы с Альваро чувствуем себя детьми, которых родители оставили без присмотра, и радуемся, что при желании могли бы устроить настоящий переворот.
В меню Джанфранко кое-что добавилось, а кое-что он выкинул, хотя некоторые блюда — те, что стали его фирменными, — до сих пор остались. Я приехала во второй половине лета, но многие прекрасные летние продукты еще на пике сезона; кроме того, маленький огородик Джанфранко за домом теперь превратился в роскошный источник трав, фруктов, овощей. У нас слишком много инжира, ягоды лопаются и валяются на земле под деревьями. Я разминаю их вилкой и ем на поджаренном хлебе — объедение.
Осторожно нести из сада крошечные цукини или спелые помидоры и превращать их в какое-нибудь блюдо — процесс необыкновенно приятный. Больше всего мне нравятся листья лавра: нравится срывать их с дерева, вдыхать почти лечебный аромат и добавлять в соус сальса ди гуанчиале,который я делаю несколько раз в неделю. Это превосходный соус для пасты из спелых помидоров и гуанчиале (мясо со щеки свиньи, наподобие бекона, но совсем нежирное). Гуанчиале нарезают кусочками толщиной в полсантиметра и обжаривают в тяжелой сковороде с большим количеством тонко нашинкованного красного лука. Ароматы смешиваются, и мясо с луком становится прозрачным. Затем добавляют сухие стручки чили, вливают белое вино, закладывают помидоры, нарезанные тонкими ломтиками. И наконец, лавровый лист! Соус доводят до кипения, затем уменьшают огонь, и через сорок минут он становится похожим на маслянистое варенье, после чего его перемешивают со спагетти.
Тонко нарежьте багет и поджарьте ломтики до хрустящей корочки. В миске сделайте пюре из свежего инжира, приправьте солью и перцем. На каждый тост выложите небольшое количество пюре ложкой, а сверху — изящный ломтик финоккьоны, тосканской салями с ароматными семенами фенхеля.
Наверху, между тесной комнатушкой посудомойщика Вито и просторной спальней Игнацио, Джанфранко устроил что-то вроде кладовки, где громоздятся ящики с вином и минералкой, лежат продукты и просто хлам. Порывшись среди раздавленных картонных коробок, с восторгом нахожу свои формы для выпечки и фруктовых пирогов с дырочкой внутри. Есть там и другие сокровища: коробки с «торта-гелем» (глазурью для чизкейков и фруктовых фланов), пакетики пекарского порошка с ароматом ванили. Там же бесконечный запас чернослива, купленного Джанфранко задолго до моего приезда для приготовления быстрых десертов, к которым он быстро потерял вкус. Два года назад я постепенно использовала чернослив для нежных шоколадных тортов, которые окрестила «австралийскими тортами». Джанфранко рассказал, что даже через несколько месяцев после моего отъезда клиенты специально приезжали в «Ла Кантинетту» из Флоренции, чтобы отведать кусочек моего чизкейка — а их ждало разочарование. От этих слов моя самооценка раздувается, я принимаюсь за выпечку и, как обычно, встречаю со стороны Джанфранко неоднозначную реакцию: его отношение к моим пирогам целиком зависит от настроения.