Аморе Аморетти
Шрифт:
Книга четвертая
2004 год
Сан-Кашьяно, Флоренция, Спедалуццо, Перуджа
Вдоль стены коридора холостяцкой квартиры Джанфранко в Сан-Кашьяно выстроился аккуратный ряд модных ботинок — по большей части с острыми носами. Это первое, что я вижу, переступив порог, хотя знакомая смесь ароматов: только что сваренный кофе, бытовая химия и легкий запах сырости — уже пробудила меня от заторможенности после долгого перелета. О, эти итальянские квартиры: деревянные ставни, прохладная мраморная лестница, симпатичные маленькие натюрморты из горшечных цветов и подставок для зонтов у каждой двери, за которой открываются невообразимые просторы. Я снова вдыхаю знакомую обстановку, поставив на пол
Несколько часов назад в римском аэропорту нас встретила Чинция. Она настояла на том, чтобы приехать из самого Спедалуццо, пусть даже ради этого пришлось бы мимоходом пересечься с Джанфранко, чтобы передать нас ему. Ее новый джип несет нас из Рима по автостраде со скоростью 140 километров в час, и почти все это время она говорит по мобильнику; радио ревет. Вот мы уже в Лацио и едем по Умбрии, затем начинаются знакомые тосканские пейзажи; Чинция посвящает нас в подробности своей с Джанфранко саги. Она вышвырнула его два года назад, измученная его изменами и невозможным характером. Теперь она живет только ради сына, Тониньо, которому девять лет. Джанфранко его почти не видит. «У него нет отца», — мрачно заявляет Чинция. Она рассказывает, что Джанфранко совсем не присылает им денег и никак не помогает, а она ведет занятую и веселую жизнь, в одиночку заправляя «Ла Кантинеттой», где теперь работают только женщины. («Ни одного мужчины!» — торжествует она.) Дела идут хорошо, и она счастлива. Бросила курить и располнела; белые брюки туго обтягивают ее бедра, она в туфлях на высоких каблуках, но в целом девять лет ее ничуть не изменили.
Ее постоянные телефонные разговоры меня заинтриговали, но стараюсь не вмешиваться. Расспрашиваю о наших общих знакомых, и оказывается, она почти с ними не общается. «Я — суперженщина», — заявляет она несколько раз; ей удается и воспитывать ребенка в одиночку, и быть хозяйкой ресторана. Я уже устала ее хвалить, выражать восхищение и сочувствие и объясняю свою усталость долгим перелетом. За эти годы я успела полюбить Чинцию и не могу позволить ее обиде на Джанфранко — моего хозяина, учителя, дорогого друга и бывшего возлюбленного — настроить себя против нее. На обочине у развязки она останавливается. В некотором отдалении вижу Джанфранко; тот курит сигарету, выпуская дым из открытой дверцы машины. Даже не глядя в его сторону, Чинция выпускает нас, протягивает нам наши сумки, крепко обнимает и, взвизгнув тормозами, уносится прочь. Джанфранко душит нас в объятиях и везет к себе.
Он ничуть не изменился. Немного располнел, немного поседел, но в остальном такой же, как девять лет назад. Он пытается вести разговор с Уильямом на смеси ломаного английского и итальянского, а я с облегчением встаю под душ, который нужно держать в руке, чтобы помыться, и устраиваю потоп в ванной, с недосыпа неуклюже пытаясь смыть с себя следы двадцатичетырехчасового перелета. Аромат жидкого мыла, образующего густую пену, — забытый, до боли знакомый запах моих прошлых итальянских жизней. Этот запах пробуждает во мне то, что годами было упрятано под замок.
Выйдя из ванной, вижу по-домашнему уютную картину: двое мужчин средних лет курят и пытаются объясняться на плохом английском и плохом итальянском. Увидев меня, сияющую и чистую, оба вздыхают с облегчением. В пятьдесят два года Джанфранко по-прежнему носит потертые джинсы и незаправленные джинсовые рубашки и одевается с той непринужденной сексуальностью, которая и привлекла меня в первый раз. Он рассказывает о вилле, где уже два года заведует кухней ресторана, с тех пор как Чинция выгнала его из «Ла Кантинетты». Тогда он с тремя партнерами занялся менеджментом ресторана при вилле XIV века, которая простаивала годами. Они постепенно налаживают бизнес и восстанавливают репутацию виллы как места проведения свадеб и причастий, а также ресторана с высокой кухней. К новому проекту Джанфранко относится с тем же энтузиазмом, что и к прошлым, но я чувствую, что после того, как столько лет он был сам себе хозяином, этот бизнес воспринимается как шаг назад.
Джанфранко хочет угостить нас кофе и скорее выгоняет из квартиры — сегодня первый солнечный день за несколько недель. Видимо, мы привезли с собой хорошую погоду. Едем в центр Сан-Кашьяно. Я помню этот маленький городок: много лет назад я приезжала сюда к Паоло, стоматологу, лечить зубы. Теперь Паоло — один из партнеров Джанфранко. Другой инвестор — владелец бара «Чентрале», куда мы и идем пить кофе. Это уже третья чашка с тех пор, как я шагнула на итальянскую
Уильям пробудет со мной в Италии всего неделю, а потом уедет в Америку; я же приехала на три. Отчасти я счастлива, что со мной в Италию приехал хороший старый друг, тем более что мне предстоит справить здесь свое пятидесятилетие, но с другой стороны, я волнуюсь. Прежде я была в Италии лишь одна и воспринимаю эту страну и ее людей как что-то очень личное, неприкосновенное: это нельзя объяснить, но я не могу делиться Италией ни с кем. Точнее, если быть честной, не хочу. Это открытие заставляет меня поразиться собственному эгоизму и мелочности. Эту короткую поездку я планировала как полное погружение, потому что я все еще надеюсь разобраться в том, что произошло. Мне нужно подтверждение, что за все эти годы я ничего не приукрасила, не позолотила, не придумала, не забыла. Мне нужно знать, что все это было реальным.
В первый вечер Джанфранко ведет нас ужинать в ресторан «Нелло». С нами дантист Паоло и его жена. Я в восторге от этой компании, но немного волнуюсь, что от усталости и после стольких лет мой итальянский ухудшился или вовсе забылся. Я всегда любила Паоло и Сильвану, двух непохожих людей, странным образом оказавшихся вместе: коротышка Паоло с пронизывающим взглядом, хромающий на одну ногу, и высокая, черноволосая красотка Сильвана. Мы заходим в переполненный ресторан, где, как всегда с Джанфранко, нас приветствуют, словно знаменитостей. Уже через несколько минут на столе появляются вино и еда: подносы с брезаолой [21] и роскошными сочными ломтиками прошутто, салями и мортаделлой, кростини с различными начинками, корзины с хлебом. Кьянти льется рекой.
21
Вяленая говядина.
Уильям, который сидит в дальнем конце стола, ест слишком много и опрокидывает бокал за бокалом — и к середине вечера вспоминает свой забытый итальянский и даже умудряется участвовать в разговоре. Я раскраснелась, взволнована, язык от вина развязался и болтает без умолку, но временами вспоминаю, что нужно еще и есть. Приносят еду: жареные зеленые помидоры с чесночным маслом, запеченную говядину с кровью, такую нежную, что ее почти не надо резать, спеццатино или рагу из многочисленных овощей и целые белые грибы, запеченные с травами и чесноком. Джанфранко сидит во главе стола, он громогласен и весел. Уильям, который вообще склонен к преувеличениям, заявляет, что это лучший ужин в его жизни, и я с облегчением замечаю, что его радушная натура органично вписывается в нашу компанию. Когда все закуривают, невзирая на многочисленные таблички «Курить запрещено», расставленные по всему залу, я вижу, что он уже стал своим и я зря беспокоилась. Когда после ужина мы идем к Паоло и Сильване в гости, Уильям все еще пьет ликеры и продолжает вести уже едва понятные беседы с Джанфранко и Паоло, а я тем временем засыпаю на ходу. Да, насчет Уильяма волноваться не надо.
Вернувшись в квартиру Джанфранко, оставляю мужчин наедине — они по-прежнему увлечены оживленной беседой, — а сама умываюсь и чищу зубы. Уильям то и дело выкрикивает: «Как по-итальянски энергия? Как сказать духовный?», — но я слишком измучена, сыта и пьяна, чтобы отвечать на его вопросы. В комнате для гостей, где останавливаются уже взрослые дети Джанфранко, приезжая из Парижа, нас ждут две раздельные кровати. Чуть раньше Джанфранко отвел меня в сторону и спросил, устраивает ли меня такой расклад. Потому что если нет, я могла бы спать в его комнате. В этом предложении не было никакого сексуального намека, и все же я невольно задумалась, какие бы ожидания были у Джанфранко, если бы я согласилась. Последние два раза, когда я его видела, между нами отсутствовало всякое сексуальное притяжение; напротив, возникло ощущение, что наши отношения стали глубже, обогатились и перешли на новый уровень. Вернувшись, я увидела, что ничего не изменилось. Видимо, он просто проявляет заботу и внимание, как ему свойственно.