Амори
Шрифт:
— Но что происходит? — спросила Антуанетта дрожащим голосом.
— А то, что Амори любит тебя, а ты любишь Амори.
Оба удивленно вскрикнули и попытались встать.
— Дядя! — сказала Антуанетта.
— Сударь! — сказал Амори.
— Дайте сказать отцу, старику, умирающему, — продолжал господин д'Авриньи с особенной торжественностью. — Не прерывайте меня. Мы снова втроем, как девять месяцев назад, когда Мадлен покинула нас, поэтому позвольте мне проследить историю ваших сердец за эти девять месяцев.
Я читал, что вы писали, Амори. Я
Я наблюдал за вами, я изучал вас в моем одиночестве. После бурной жизни, которую предопределил мне Бог, я разбираюсь не только в болезнях, от каких страдает тело, но и в страстях, от каких страдает душа. Вы любите друг друга, дети мои, повторяю вам, в этом ваше счастье, и я поздравляю вас. А если вы все еще сомневаетесь, я сейчас вам это докажу.
Амори и Антуанетта сидели, потерянные.
Господин д'Авриньи продолжал:
— Амори, у вас благородное сердце, честная и искренняя душа. После смерти моей дочери вы хотели убить себя, и когда уехали, вы действительно надеялись умереть.
В ваших первых письмах было глубокое отвращение к жизни, ваш взгляд был обращен вовнутрь и никогда к окружающему, но мало-помалу посторонние предметы стали вас интересовать. Дар восхищения, желание жизни, у которого столь крепкие корни в двадцатилетних юношах, начали возрождаться, расти в вашей душе. Вам наскучило одиночество, вы мысленно обратились к будущему.
Ваша нежная природа неясно и неосознанно призывала любовь, а так как вы из тех, над кем воспоминания всемогущи, первое лицо, появившееся в ваших грезах, было лицо подруги, знакомой с детства.
Голос именно этой подруги доходил до места вашего добровольного изгнания, она писала ласковые и утешительные слова, и вы не удержались и, побежденный скукой, увлекаемый тайными надеждами, вы вернулись в Париж, в свет, с чем, как вы думали, вы навсегда порвали девять месяцев назад.
Вы были опьянены присутствием той, которая стала для вас целым миром. Ревность овладела вами, борьба с самим собой возбудила, и какое-то, возможно, незначительное, событие пролило свет на ваши чувства в момент, когда вы меньше всего ожидали этого. Вы с испугом прочли в вашем сердце и, испугавшись вашей слабости, убедившись, что, продолжая бороться, вы падете в этой борьбе, вы приняли крайние меры, отчаянное решение, вы пришли просить у меня руки Антуанетты для виконта Рауля де Менжи.
— Мою руку для Рауля де Менжи! — вскричала Антуанетта.
— Да, для Рауля де Менжи, хотя вы знали, что она не любит его, с тайной надеждой, что, когда я предложу ей этот брак, она признается, что любит вас.
Антуанетта закрыла лицо руками и тихо застонала.
— Все так, не правда ли? — продолжал господин д'Авриньи. — Я хорошо произвел вскрытие вашего сердца и анализ ваших чувств? Да? Итак, гордитесь, Амори, это чувства любящего человека, это сердце честного дворянина.
— Ах, отец! — воскликнул Амори. — Напрасно мы стараемся что-то скрыть от вас, ничто от вас не ускользнет, и ваш взгляд, как взгляд Бога, проникает в самые глубины
— С тобой, Антуанетта, — снова заговорил господин д'Авриньи, поворачиваясь к девушке, — совсем другое дело. Ты любишь Амори с тех пор, как ты его знаешь.
Антуанетта вздрогнула и спрятала покрасневшее лицо на груди господина д'Авриньи.
— Не отрицай, дорогое дитя, — продолжал он. — Эта скрытая любовь всегда была слишком чистой и благородной, чтобы ты краснела за нее. Твое бедное сердце много страдало!
Находясь постоянно в тени, ревнуя и сердясь на себя за эту ревность, ты испытывала муки и угрызения совести от самого святого в мире — от чистой любви.
Ах! Ты очень страдала и не имела ни свидетелей твоей боли, ни того, кому ты могла бы доверить свои слезы, ни того, кто поддержал бы тебя в минуту слабости и крикнул: «Мужайся!» Твое чувство велико и прекрасно!
Но один человек видел все и восхищался твоим стойким героическим молчанием. Это был твой старый дядя, который часто смотрел на тебя со слезами на глазах и вздыхал, открывая тебе свои объятия. И когда Бог призвал твою соперницу (Антуанетта сделала протестующее движение), твою сестру, ты снова считала преступлением любую надежду.
Но Амори страдал, ты с тревогой следила за его мучениями, ты не могла не утешать его всеми силами, ты стала сестрой милосердия его больной души. Потом ты снова увидела его, и твои муки стали еще более жестокими и горькими. Наконец, ты поняла, что он тоже любит тебя, и чтобы устоять в этом последнем испытании и не изменить химере самоотречения и верности мертвым, ты решила пожертвовать своим будущим, отдать его первому встречному, ты выбрала Филиппа, чтобы бежать от Амори. Но, дитя мое, не делая счастливым одного, ты смертельно ранишь сердце другого, не считая своего собственного сердца, которое ты приносишь в жертву, вернее, ты это уже сделала давно.
Но, к счастью, — продолжал господин д'Авриньи, посмотрев на Амори и Антуанетту, — к счастью, я еще здесь, с вами, чтобы помочь вам понять друг друга и не дать вам стать жертвами взаимного обмана, чтобы спасти вас от двойной ошибки, чтобы сказать вам, счастливцам: «Вы любите друг друга! Вы обожаете друг друга!»
Доктор замолчал на мгновение, посмотрел на Амори, сидящего справа, на Антуанетту, сидящую слева. Они были смущены и растеряны, они не решались посмотреть ни на него, ни друг на друга.
— Нет, ангелы мои, не раскаивайтесь в вашей любви, не оскорбляйте священную память той, чью могилу мы видим отсюда.
Там, откуда она сейчас видит нас, исчезают земные страсти и мелкая ревность, ее прощение полнее и чище, чем мое. Я должен сказать вам, Амори, — добавил доктор, понижая голос, — я должен раскрыть вам душу человека, почитаемого вами, — как судью, я вас прощаю так легко из-за моего тщеславия и эгоизма скупца.
Да, меня тоже следует осуждать, потому что я говорю себе гордо, что теперь я один воссоединюсь с моей дочерью, чистой на земле, чистой на небе, что она будет только моей, что я любил ее сильнее.