Амория
Шрифт:
– Магнит не работает, потому что ему не дают электричества. Оно нужнее для освещения нового храма… Но у меня для тебя кое-что есть.
Я снова пялюсь на лампу, но краем глаза наблюдаю, как женщина заглядывает в какой-то непонятный ящичек, роется там и достаёт маленькое серебристое зёрнышко.
– Тебе нужно осторожно засунуть это в нос и вдохнуть. Оно полечит твой мозг.
Кажется, Тётя Мама предупреждала, чтобы я не брал у доктора подобных вещей. Если это то, о чём она говорила, то они делают из человека робота и зомби.
– А это не имплантантантант?.. – я не помню, сколько именно
– Нет, просто таблетка.
Тогда я ещё не мог отличить правду даже от плохо скрываемой лжи. Но если бы отказался в ту минуту, то не смог бы никогда.
– Добрая Таблетка?
– Очень добрая, – отвечает Тётя Доктор почти шёпотом.
Я послушно кладу зёрнышко в нос и вдыхаю, даже не почувствовав, как оно проскальзывает в носовые пазухи и, выпустив синтетические ложноножки, добирается до обонятельного нерва.
– Голова будет болеть?
– Ты не заметишь, – отвечает Тётя Доктор, протягивая ещё одну таблетку, на этот раз – снотворное, и стакан воды. Я снова делаю всё, как она говорит, и ложусь на кушетку в углу.
– Только никому не рассказывай об этом! – вот последнее, что я слышу…
Глава 2. Осознанное отречение.
…В следующий момент я уже погрузился в другое воспоминание, отстоящие от предыдущего всего на пару недель. Ну почему, почему именно это?! Почему, когда наступают тяжёлые времена, я невольно вспоминаю об ещё более тяжёлых?!
После активации имплантата, который прореживал лишние синапсы в коре моегле мозга и контролировал образование новых, я стал лучше взаимодействовать с людьми. А это значит: обманывать, льстить и подмазываться к кому надо, вовремя улыбаться или наоборот хмуриться и, конечно, утаивать информацию. Лучше разбираясь в мотивах окружающих, я понял, что действительно не стоит никому рассказывать об имплантате. Это повредило бы не только Тёте Доктору, но и мне самому. В Союзе Искупления и Воскресения Земли было спорное отношение к медицине, особенно к психиатрии. Большинство манипуляций, дополняющих организм синтетическими деталями, считались вне закона. ББог не одобрял, когда его творения сами творили с собой невесть что. А в Союзе Искупления и Воскресения с большим почтением относились к ББожьей воле, потому что все произошедшие с Землёй за последние столетия катаклизмы подозрительно совпали с всеобщим безББожием.
Так что теперь Союз Искупления и Воскресения Земли пытался наверстать упущенное, приписав ГГосподу сразу две заглавные буквы. Всё это я узнал много позже, в пять лет мне было невдомёк даже, что представляет собой СИВЗ, возникший в двадцатых годах двадцать третьего века на территории некогда огромного государства. Сейчас он и сам стал огромным государством, наряду с закрытым Плэйглэндом на востоке (по-сивзовски – Чумляндией) и далёким не менее закрытым Ворлэндом (Бой-земли, о которых здесь упоминают исключительно в негативном контексте).
В пять лет я знал только то, что вдалбливали экраны и Тётя Мама. Эта женщина не являлась мне ни мамой, ни тётей, равно как и остальным двадцати девяти приёмышам из моей партии. Она просто следила, чтобы мы вовремя ложились спать, отводила на занятия и в столовую, приводила в приличный вид перед важными мероприятиями вроде ББогослужения или… Показательной казни, как в тот день, о котором я невольно вспомнил.
Это была первая показательная казнь, которую предстояло посетить нашей группе, поэтому Тётя Мама недоумевала, чего это я так рыдаю и вырываюсь (странно бояться того, чего никогда не видел). Дважды я пытался сбежать и дважды получил серию крепких подзатыльников.
На главной площади, казалось, собралось всё товарищество. Низкое серое небо с тупым любопытством уставилась на эту плешь посреди тысячи гектаров одинаковых приземистых домов. Посреди площади ровными рядами стояли девять высоких столбов с привязанными к ним людьми, прогневившими ББога или как-то по-иному сильно нарушившими закон. Одним из них была Тётя Доктор – единственный человек, который никогда не повышал на меня голос и не поднимал руку, которого хоть немного интересовала моя судьба. Я так и не узнал, за что именно её приговорили, но моей вины в этом не было – я успешно притворялся, что всё ещё немного не от мира сего, потому что слишком быстрое выздоровление при неработающем Добром Магните показалось бы подозрительным.
В тот день имплантат впервые перегрузился моими эмоциями и забарахлил. А может, просто среагировал на погоду, но оглядываясь назад, я даже радуюсь, что он вырубился в те минуты. Потому что иначе я бы просто сошёл с ума.
Помню так точно, будто записал видео в высоком разрешении да ещё и замедленной съёмке: ритмично бьют записанные барабаны, и священник провозглашает что-то торжественно и нудно. Прелюдия заканчивается быстро – хмурое небо обещает дождь, грозящий сорвать церемонию. Девятеро безликих товарищей одновременно, как роботы, подходят к девяти кострам с зажжёнными факелами.
В этот миг мой блуждающий взгляд отворачивается от действа и натыкается на тысячи людских лиц. Глаза – прищуренные щёлки или огромные белёсые круги, рты – ряды стиснутых желтоватых зубов или бесформенные чёрные провалы. Всё зависит от выражения. Но что они выражают? Радость? Ярость? Удовольствие? Я никогда раньше не видел такого выражения, и не знаю, что должен сейчас чувствовать.
Поворачиваюсь. Пламя уже пляшет на облитом керосином хворосте и мусоре. Никогда не видел, как горит одежда. Я наблюдаю, как от неожиданныго порыва ветра языки огня взмываются и разлетаются волосы Тёти Доктора. Рот её открыт широким овалом, как будто она поёт. Жаль, что я не слышу слов песни – слишком громко шумит толпа. А волосы всё пляшут – рыжие в сияющем рыжем. Так красиво!..
Когда на следующее утро я осознал, что произошло, то решил: если бы оттуда, из-за серого неба, кто-то наблюдал за этим, он бы не допустил казни. А раз этого не случилось, значит, и нет там никого, сколько ни добавляй к его имени больших букв.
наши дни
…Вынырнув из омута памяти, я услышал обрывки инопланетных фраз. Яркий свет светил в глаза, будто пробирался под веки и вгрызался прямо в глазные яблоки. Голова болела нещадно. Почему-то инопланетный язык казался смутно знакомым, хотя пиджин я не учил, пользуясь исключительно автоматическим переводчиком. И тут я догадался: это язык Ворлэнда! Просто с очень необычным акцентом.