Ампер
Шрифт:
— Задавайте вопросы, я буду отвечать!
— Знаешь ли ты извлечение корней?
— Нет, но зато я умею интегрировать.
Краткий разговор выяснил, что знания Андре громадны для ребенка его лет, но в то же время страдают серьезными пробелами. Учитель занялся систематизацией знаний Андре, но скоро был вынужден отказаться от уроков, так как убедился, что его образования недостаточно для такого ученика.
Снова предоставленный самому себе, Андре почти все свое время проводит за чтением книг. Великие трагедии Расина, язвительные памфлеты Вольтера, поэмы Ронсара, трактаты о маятнике Гюйгенса, аналитическая механика Эйлера, курс анализа Лопиталя — его любимые книги. Андре скоро исполнится только четырнадцать лет, а он уже во многом превзошел познания своего отца. Длительные беседы с много видавшим в жизни Жан Жаком расширяют его кругозор. Буржуазный либерализм отца исподволь прививается и сыну. Расплывчатый руссоизм, стремление к буржуазной свободе, освящающей идею
Правда, Андре сравнительно редко посещает вместе с отцом церковь и скорее ради приличия, чем из-за истинной веры.
После смерти сестры, в 1788 году, он в течение почти 13 лет совсем не ходит в церковь. Не чужд ему и антиклерикализм, — недаром он увлекается Вольтером. Чтение «Энциклопедии» также заставляет его взглянуть на мир материалистически. Но «Энциклопедия» была чрезвычайно осторожна в нападках на церковь, стараясь, по возможности, не затрагивать самую суть религии. Андре Мари верит в бога, но не любит церковь и попов. Его отношение к религии в течение всей его жизни богато шатаниями от глубокой веры до полного индиферентизма. Пока же Андре глотает книги, слушает речи окружающих, растет и крепнет физически.
А время было такое, что он мог черпать много интересного не только из книг, но и из разговоров и наблюдений за окружающей действительностью. Близился час свержения феодальной, королевской Франции. Страна сотрясалась скрытыми и явными брожениями, которые незаметно готовили мощное извержение вулкана революции 1789 года.
Политическая атмосфера во Франции этих годов все более и более накалялась. Королевская Франция быстро катилась к гибели. Привилегированные — дворянство и духовенство — под покровительством королевского двора расточали, не создавая. Из 23–24 миллионов населения Франции полноправной была лишь сравнительно небольшая кучка дворянства и духовенства (дворян было 140 тысяч, духовенства 130 тысяч). Земельные уделы принцев крови составляли седьмую часть территории Франции. Герцог Орлеанский получает с одних только каналов и лесов, находящихся в его владениях, миллион ливров ежегодного дохода. Архиепископ герцог Калибре имеет полную власть над обширной страной, насчитывающей 75
и тысяч жителей. Он назначает большую часть должностных лиц. Епископы и архиепископы (всего 131 человек) имеют в общем 5600 тысяч ливров епископского дохода и 1200 тысяч ливров в аббатствах, в среднем по 50 тысяч ливров на человека, и это на бумаге, а в действительности — не менее 100 тысяч.
Путешествовавший: в то время по Франции английский экономист Юнг, типичный выразитель буржуазных взглядов своей эпохи, пишет: «Я был в Сен-Жерменском аббатстве. Это самое богатое аббатство во всей стране; аббат получает 300 тысяч ливров дохода. Я теряю терпение, когда вижу подобное распределение таких крупных доходов, — это годится для X, но не для XVIII века. Сколько ферм можно было бы организовать на четвертую часть этого дохода; какую репу, капусту, картофель, клевер, каких баранов и какую шерсть можно было бы получить. Разве они не лучше, чем толстый боров-священник? Я ищу хороших фермеров, а встречаю лишь монахов и государственные тюрьмы».
Основная часть дворянства, забросив свои имения, концентрировалась при королевском дворе. Безумная расточительность двора довела государственный долг до громадной суммы в 1200 миллионов ливров. Крестьянство влачило жалкое голодное существование. Крестьянские восстания широкой волной разливаются в большинстве провинций Франции. В руках буржуазии накопляются все большие богатства, растет ее политическое сознание. Литература, пресса, салоны служат выражением общественного мнения, стоявшего в резкой оппозиции к королю и двору. Пропаганда конституционного монархизма Монтескье, радикального демократизма Руссо находит возрастающий отклик в верхушке «третьего сословия», которое, по выражению Сиейса, «хочет быть чем-нибудь», в то время как до того оно «было ничем». Издевательские атаки Вольтера на церковь, на феодальные привилегии, страстные призывы Руссо, железная последовательность механистического материализма Гольбаха, естественно-научное мышление, провозглашение идеалов буржуазии абсолютными, естественными правами человека — все это захватывало умы людей того времени.
Дворянство и духовенство — посредники между королем и народом. «О, да, как собака — посредник между охотником и зайцем!» — восклицает Шамфор. В воздухе пахнет грозой. Скоро промчится очистительная буря революции, близок час, когда даже пушки — этот, по словам Ришелье, «последний довод королей» — не смогут защитить рушащееся здание Франции Бурбонов. В 1789 году
Андре проводит свое время в кругу семьи, изучает полевые растения и все более и более уходит в свою любимую математику.
Быстро развертываются революционные события. Обостряется классовая борьба. Нависает смертельная угроза иностранных армий. «Отечество в опасности!» Либеральная буржуазия, представленная жирондистами, все более обнаруживает свою вражду к последовательной демократии. Якобинская гора «шла с партией народных масс, где находились жилистые руки, энергия и преданность». [1] Ожесточенная борьба жирондистов и якобинцев закончилась победой последних. Настала та великая година, «когда целый народ на момент отбросил всякую трусость, всякое себялюбие, всякое попрошайничество; когда были люди, обладавшие мужеством беззакония, не отступавшие ни перед чем, — люди железной энергии, которым удалось добиться того, что, начиная с 31 мая 1793 года до 26 июля 1794 года ни один трус, ни один торгаш, ни один спекулянт, словом, ни один буржуа не решился показаться» [2] .
1
К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч. т. III, стр. 610.
2
К. Маркс и Ф. Энгельс. Собр. соч. т. V, стр. 29.
Не только в Париже, коммуна которого была руководящим центром революционной городской бедноты, но и в провинции, особенно в крупных городах, растут и крепнут силы революции. Тем более отчаянное и свирепое сопротивление они встречают.
В Лионе, крупном торгово-промышленном центре, буржуазия сильно «пострадала» от революции, ибо аристократы были основными потребителями шелковых изделий Лиона (с 1760 по 1789 год работало 18 тысяч шелкоткацких станков, а в 1794 году — только 4 тысячи). Здесь среди предпринимателей, торговцев и других слоев крупной буржуазии, страшившихся углубления революции, среди обломков старого, открыто стремившихся восстановить королевскую власть, контрреволюционные жирондисты нашли себе сильную опору.
В этом городе контрастов размежевание классовых сил достигло исключительной остроты. Во главе наиболее революционных элементов Лиона становится Мари Жозеф Шалье.
Энергичная натура Шалье, человека пылких чувств и неподкупной бескорыстности, образованного и много путешествовавшего, ставит его в ряды революционных борцов. В начале революции он едет в Париж и привозит оттуда камни Бастилии — символ разбитого абсолютизма. Затем он спешит вести революционную пропаганду среди рабов острова Мальты и скотоводов Сицилии. По возвращении в Лион его избирают в муниципалитет судьей и председателем уголовного (впоследствии революционного) трибунала, где он проявляет замечательные административные способности. Он — якобинец и к концу 1792 года — самый популярный человек в Лионе. Этого вождя лионских рабочих и городской бедноты недаром прозвали «другом бедняков». Он требовал казни короля, настаивал на введении «максимума» и террор».
Жирондисты, сломленные в Париже, подняли восстание в торгово-промышленных центрах юга и юго-запада: Тулузе, Бордо, Марселе, Лионе, Тулоне, Монпелье, Ниме. Тулон сдался англичанам. В Лионе жирондистам удалось захватить власть. Движением руководила департаментская и окружная администрация, состоявшая в основном из крупных собственников.
Шалье в день мятежа, как обычно, отправился в трибунал. «Моя совесть ни в чем меня не упрекает», — заявил он друзьям. Его арестовали на следующий день и предали суду. Битком набитая роялистами «республиканская комиссия общественного спасения» прибегает к излюбленному контрреволюционной буржуазией методу: сочиняют подложное письмо, якобы полученное Шалье от одного эмигранта.