Амстердам
Шрифт:
– Чтобы я этого больше не видел в моей газете, – спокойно произнес он.
– Но я, в сущности, о другом, – сказал Фрэнк. – Подпишите, пожалуйста, мои служебные расходы. – Он протянул бумагу и перо.
Великий Ф. С. Диббен. Возвел свои расходы в ранг искусства. Это было возмутительное требование. На совещании! Не опускаясь до препирательств, Вернон продолжал разбор. Это тоже было из Фрэнка, из той же статьи.
– У нас тысяча девятьсот девяносто шестой. Если вы хотите сказать «надо», не пишите «надобно».
Вернон был несколько разочарован тем, что на выручку Диббену пришла Молли. Ну конечно! Молли и Фрэнк. Мог бы и догадаться. Она дергала Вернона за рукав рубашки, она воспользовалась личными связями с редактором, чтобы защитить интересы действующего любовника. Она наклонилась и зашептала Вернону на ухо:
– Милый, он задолжался. Нам нужны эти деньги. Мы хотим обзавестись прелестной квартиркой на Рю-де-Сен.
Действительно, прекрасная женщина, и устоять перед ней всегда было невозможно, особенно после того, как она научила его жарить порчини.
– Хорошо. Только быстро. Нам надо продолжать.
– В двух местах, – сказал Фрэнк. – Наверху и внизу. Вернон дважды написал: В. Т. Холлидей, главный редактор, на что ушло, казалось, полчаса. Покончив с этим, он вернулся к обзору. Молли закатывала ему рукав, но спросить: зачем? – значило опять отвлечься. Диббен тоже продолжал торчать у стола. Ему сейчас не до них. Еще о многом надо сказать. Сердце у него зачастило, он перешел на возвышенный оракульский тон:
– Теперь о Ближнем Востоке. Наша газета известна своей проарабской позицией. Тем не менее мы будем и впредь бесстрашно обличать жестокости, э-э, творимые обеими сторонами…
Вернон никому не рассказал бы о жгучей боли в верхней части руки и о том, что до него стало доходить, хотя и смутно, где он на самом деле находится, и что было в его шампанском, и кто эти его визитеры.
Однако речь свою он прервал, на мгновение умолк, а потом пробормотал благоговейно:
– Контрход.
6
В ту неделю премьер-министр произвел перестановки в кабинете, и все сочли, что, хотя общественное мнение склонилось в пользу Гармони, судьбу его решила фотография в «Джадж». За один день бывший министр иностранных дел выяснил – в коридорах партийной штаб-квартиры и у членов парламентской фракции, – что его выдвижение в ноябре не приветствуется: подверженная в политике эмоциям страна, возможно, и даровала прощение или по крайней мере отнеслась к нему снисходительно, однако для политиков такая уязвимость их будущего вождя – помеха. Отныне его удел – безвестность, каковой он обязан редактору «Джадж»; поэтому в аэропорту, до зала VIP, [34] куда его недавняя должность давала доступ, он добрался без роя репортеров и без свиты чиновников. У бесплатного бара наливал себе виски Джордж Лейн.
34
VIP – сокр. very important persons (англ) – очень важные лица
– А, Джулиан. Присоединитесь?
Они не виделись с похорон Молли и рукопожатиями обменялись с осторожностью. До Гармони дошли слухи, что фотографии продал Лейн; Лейн не знал, знает ли об этом Гармони. Гармони, в свою очередь, не знал, как относится Лейн к его связи с Молли. Лейн не знал, известно ли Гармони, до какой степени он, Лейн, презирает его. Им предстояло вместе лететь в Амстердам, чтобы сопровождать гробы обратно в Англию: Джорджу – как старому другу Холлидеев и спонсору газеты «Джадж», Джулиану – по просьбе Фонда Линли, как защитнику интересов Клайва в правительстве. Попечители фонда надеялись, что присутствие бывшего министра сократит волокиту, сопровождающую международные перевозки трупа.
Со стаканами в руках они пересекли запруженный народом зал – нынче большинство людей сходят за VIPoв – и отыскали сравнительно свободный угол возле двери в туалет.
– За усопших.
– За усопших.
Гармони с минуту подумал и сказал:
– Слушайте, коль скоро мы тут по одному делу, давайте уж внесем ясность. Это вы предоставили фотографии?
Джордж Лейн вырос на два не лишних сантиметра и обиженно произнес:
– Как бизнесмен я неизменно поддерживал партию и делал взносы в ее фонд. Зачем бы мне это понадобилось? Холлидей, вероятно, сидел на них, дожидался удобного момента.
– Я слышал, несколько газет пытались их купить.
– Молли передала авторские права Клайву. Фунт-другой он, наверно, заработал. Мне не хотелось спрашивать.
Гармони, отпивая виски, думал, что «Джадж», конечно, не станет раскрывать свои источники. Если Лейн лжет, то делает это ловко. Если нет – будь проклят Линли и все его симфонии.
Объявили их рейс. Когда они спускались к поданному лимузину, Джордж тронул Джулиана за руку и сказал:
– Знаете, на мой взгляд, вы распутались с этой историей чертовски удачно.
– Вы полагаете? – Гармони незаметно убрал руку.
– О да. Многие повесились бы из-за меньших неприятностей.
Через полтора часа голландская правительственная машина уже везла их по улицам Амстердама.
Поскольку они довольно долго перед этим молчали, Джордж весело сказал:
– Я слышал, премьера в Бирмингеме отложена.
– На самом деле отменена. Джулио Бо говорит, что это провал. Половина БСО отказывается играть. Кажется, там есть мелодия в конце – бесстыдно списана с бетховенской «Оды к радости», с разницей в одну-две ноты.
– Неудивительно, что он покончил с собой.
Тела хранились в маленьком морге полицейского управления Амстердама. Спускаясь по бетонным ступенькам, Гармони подумал о том, есть ли такое же секретное место под Скотланд-Ярдом. Теперь уж ему не узнать. Провели официальное опознание. Бывшего министра отозвали в сторону для беседы с чиновниками голландского министерства внутренних дел, и Джордж Лейн разглядывал лица своих старых приятелей в одиночестве. Оба выглядели на удивление мирно. У Вернона был приоткрыт рот, как будто он не успел досказать что-то интересное, а у Клайва на лице застыло счастливое выражение человека, осыпаемого аплодисментами.
Вскоре Гармони и Лейна повезли обратно через центр города.
– Мне только что сообщили нечто весьма интересное, – посреди дороги сказал Гармони. – В прессе были неверные сведения. И у нас тоже. Это вовсе не двойное самоубийство. Они отравили друг друга. Подсыпали неизвестной дряни. Это было обоюдное убийство.
– Бог мой!
– Оказывается, тут есть мошенники-врачи, использующие законы об эвтаназии до крайних пределов. Их главный заработок – убирать престарелых родственников.