Амундсен
Шрифт:
Обратимся к «одному пункту», о котором упоминал Хелланн-Хансен. Он подразумевал объяснение того, почему Амундсен замалчивал свои планы. «Я не поведал о них прежде даже людям, помогавшим мне готовить экспедицию, поскольку хотел выждать и убедиться в их выполнимости». Такова дипломатичная формулировка Леона, внесенная им от руки в машинописный текст брата и заменившая гораздо более откровенное признание Руала: «Я знаю, что обижу многих людей, с которыми тесно сотрудничал и которые оказывали мне большую помощь, тем, что предпринимаю подобный шаг без предварительного их уведомления. Но объявить о нем заранее было невозможно. Если б мои планы стали известны, навалилось бы столько трудностей, что я рисковал бы отказом от экспедиции. Для успеха похода подготовка к нему должна была происходить в строжайшей тайне».
Зачем
Сенсационное газетное сообщение заканчивается сухим известием: «Можно рассчитывать на то, что в феврале-марте 1912 года мы снова дадим о себе знать. В это время мы будем на пути в Сан-Франциско, где намечаем провести последние приготовления к дрейфу через Северный Ледовитый океан».
Переписку Руала вел Леон Амундсен. Для него не было новостью, что за братовым «я» скрывается две личности. В таком расширении «я» отчасти заключалась тайная сила полярного путешественника. Его таланты приумножались, работоспособность удваивалась… Он даже мог одновременно находиться в разных местах, в чем имел возможность убедиться капитан Скотт.
3 октября Леон Амундсен разослал привезенные им с Мадейры письма, которые написали родным и близким участники похода. В тот же день он отбил следующую телеграмму на английском языке: «Капитану Скотту Терра нова [71] Крайстчерч (Новая Зеландия) Позвольте уведомить Вас Фрам направляется Антарктику». Подпись: Амундсен. Обратный адрес: Христиания. При этом капитан Скотт знал, что «Амундсен» уже несколько месяцев как покинул норвежскую столицу.
71
«Терра нова» — судно, на котором Скотт отправился в свою последнюю экспедицию.
«Все как будто прошло относительно спокойно, без серьезных осложнений», — пишет Хелланн-Хансен Леону через три дня после преподнесения новостей. И океанограф, и управделами могут вздохнуть с облегчением. Никто не стал официально возражать против заявления Амундсена. Учитывая отказ стортинга выделить экспедиции на «Фраме» дополнительные средства, ответственность за ее поворот на 180 градусов фактически взяла на себя вся страна. Критиковать флагманов в ту пору принято не было.
Среди многих авторитетных людей, которых попросили высказаться по этому поводу, был Карстен Боркгревинк — норвежец, руководивший английской экспедицией во время первой зимовки человека на антарктическом материке. Он счел нужным пожалеть, что Амундсен не предпочел использовать в виде тягла оленей: «То же самое я советовал и Скотту» [72] . Помимо всего прочего, в интервью газете «Тиденс тейн» Боркгревинк утверждает, будто с самого начала понимал, куда направляется Амундсен. «Иначе зачем он взял с собой 90 лаек?»
72
Ошибочное суждение, тем более что К. Боркгревинк знал о неудаче А. Э. Норденшельда в использовании оленей в экспедиции к полюсу в 1872–1873 годах.
Полярники подобную идею воспринимали как очевидную чушь из области «полярной травли», недостойную обсуждения и рассчитанную на невежд и доверчивых представителей прессы.
В дневнике, который вел на «Фраме» Ялмар Юхансен, есть фраза: «Амундсен изумлен, что подозрений относительно цели путешествия не зародилось у Нансена, хотя тот и удивлялся множеству собак». Позиция профессора свидетельствует о его безграничном доверии к наследнику по полярным путешествиям. Теперь основа такого доверия оказалась подорвана. Далее Фритьоф Нансен поддерживал младшего коллегу не с энтузиазмом, как прежде, а скорее из чувства долга. Сходные настроения преобладали и в целом по стране. Подспудно тлело недовольство
«Остается лишь надеяться, что все сойдет благополучно с высадкой на сушу и поездками на собаках, — завершает Хелланн-Хансен свое итоговое письмо Леону. — Тогда будет полный порядок, что бы кто ни говорил про оленей, пони и моторы». О белых медведях — молчок.
Глава 13
ДЕЛОВОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
В экспедиции к Южному полюсу намечалось три отряда. Прежде всего береговой в составе девятерых человек под руководством Руала Амундсена, базой для которых должен был служить Фрамхейм — построенный на антарктическом побережье дом с надворными службами. Затем морской, которому предстояло, оставшись на «Фраме», проводить океанографические исследования в Атлантическом океане. Эта партия включала в себя десять человек под началом командира корабля, лейтенанта военно-морского флота Турвалла Нильсена. Наконец, третий экспедиционный отряд занимался делопроизводством в конторах Кристиании и ближайших окрестностей. В этой партии трудился один-единственный человек — двадцатый члена экспедиции по имени Леон Амундсен. Пока государственный корабль «Фрам» нес современных викингов по морям и океанам, их управделами бесплатно путешествовал по железным дорогам Норвегии «в качестве представителя экспедиции».
Обмен корреспонденцией между тремя отрядами был, прямо скажем, минимальный. Он ограничивался несколькими оказиями: прибытием «Фрама» в Китовую бухту и отбытием из нее, а также редкими заходами в порты. Тем не менее все два года разлуки братья Амундсен — в особенности Леон — вели оживленную переписку друг с другом. Из-за немногочисленности оказий доставляемые с ними пачки писем оказывались внушительной толщины. В Христианию посылал рапорты и лейтенант Нильсен. Обстоятельства вынуждали руководителей трех партий быть готовыми к принятию самостоятельных решений.
«Надеюсь, вы хорошо провели Рождество… у нас оно, по обыкновению, прошло в тишине и спокойствии: мы никуда не ходили и гостей не принимали», — пишет Леон Руалу с наступлением нового, 1911 года. Разумеется, на борту «Фрама» праздник отметили со всеми возможными церемониями:
«Ради такого случая мы с лейт. Нильсеном украсили носовую кают-компанию, и получилось очень даже красиво. Всё кругом оформили сигнальными флажками, под потолком укрепили пышные гирлянды из папиросной бумаги — подарок госпожи Скроер. Еще убрали обычные лампы и развесили 16 красивых разноцветных фонариков (тоже подаренных). В пять часов всех пригласили на обед. Граммофон я поместил в своей каюте, о чем никто из гостей не был осведомлён. На стол поставили кружки с портретами короля и королевы, создававшие тем более праздничное настроение. От дневного света мы затворились, так что в кают-компании царила тьма: горели только цветные фонарики, отчего наше помещение напоминало волшебный дворец. На всем лежала печать торжественности».
Перед нами театроман в действии: Руал Амундсен как режиссер и художник-постановщик. У него особое чутье на световые эффекты. Принимая гостей в Ураниенборге, он в свое время давал точные указания прислуге, когда следует незаметно погасить лампы. Не были забыты и звуковые эффекты: «Как только все расселись, я включил граммофон и в кают-компанию ворвались слова гимна "Веселое, святое Рождество" в исполнении знаменитого датского оперного тенора Херольда. По этому случаю мало у кого не навернулись на глаза слезы».
В спектакле создавалась особая атмосфера, использовались элементы неожиданности, не говоря уже об усилении религиозного чувства за счет технических средств. А еще представление было совершенно необъяснимо — для всех, кроме его постановщика. Идеально! «Более торжественной и впечатляющей сцены я не припомню ни в одно Рождество».
На родине же, в зимней Норвегии, дела идут отнюдь не благостно. «Увы, общее настроение далеко от того, на которое мы рассчитывали: мало кто сочувствует испытанным тобою трудностям, тем более выказывает восторг в связи с изменением курса. Напротив… хотя побудительные причины твоего поступка как нельзя лучше явствуют из помещенного в газетах отчета, кругом царит недовольство. Разумеется, есть и исключения. Среди них назову прежде всего короля и затем Фритьофа Нансена — оба видят положение в правильном свете».