Амурские версты
Шрифт:
Однако начальству видней.
На пристань Кузьма только-только успел. Обнялся с Михайлой, с Игнатом, с унтером Ряба-Кобылой. Ему тоже этой осенью уходить в бессрочный отпуск.
— Ты, парень, давай-ка в Хабаровку. Рядом со мной построишься. Женишься. Глядишь, меня в кумовья возьмешь, — сказал ему Кузьма.
— Не, — ответил унтер, — я домой, в Сибирь.
Прощались с Кузьмой солдаты, совсем отдавили ладонь, пока не раздалась команда строиться, а потом — на посадку. И вот уже отошли одна за другой баржи. Налегают на весла солдаты. Дело привычное. А что им не привычно? Все привычно.
Стоял на пристани, провожая батальон, Яков Васильевич Дьяченко. Прибывший в Хабаровку командир 1-го линейного батальона, который переводился теперь из Троицко-Савска в Хабаровку, что-то говорил ему, а Дьяченко смотрел вслед уходящим к недалекой Уссури баржам.
Виду Яков Васильевич не показывал, но тяжело
Уходил батальон, а с его уходом обрывалось все, чем жил Дьяченко эти годы. О том, что готовится его перевод, Яков Васильевич, знал давно. Еще прошлым летом появился в Хабаровке Бернгард Буссе, брат военного губернатора Амурской области. Поговаривали, и не без основания, что старший брат перевел его на Амур специально, чтобы здесь Бернгард побыстрее взбежал, сколь можно выше, по служебной лестнице.
Инспектируя батальон и сразу заявив, что, по-видимому, он будет его принимать, Буссе-второй так за все свое пребывание здесь ни разу не убрал с лица презрительную, недовольную гримасу. Выучка солдат, состояние оружия; хозяйство батальона, порядки в нем, даже вода в Амуре — все не понравилось Бернгарду, однако он начал принимать батальонное хозяйство. И вдруг, узнав, что батальон будет переводиться в Уссурийский край, Буссе моментально собрался и в начале декабря уехал. Потом стало известно, что Бернгард Буссе назначен командовать бригадой.
Слухи о смене командира 3-го батальона постепенно затихли, но вот летом пришел официальный приказ о переводе Дьяченко на Уссури, а принимать батальон прибыл подполковник Иванов.
Какой-то причины своего перемещения Яков Васильевич не видел и считал, что это обычный каприз высокого начальства.
Не знал подполковник, что неосторожно рассказав однажды инспектору из Благовещенска Медину стихи о назначении старшего Буссе военным губернатором, он впал в немилость. Медин, которого все чиновники в Благовещенске сторонились, зная его как доносчика, передал содержание крамольных стихов генерал-майору Буссе, и последствия не замедлили сказаться.
Неизвестно было подполковнику Дьяченко и то, что в личном архиве нового генерал-губернатора Восточной Сибири Михаила Семеновича Корсакова хранилось письмо от старшего Буссе, порочащее 3-й батальон и его командира.
«Любезный друг Михаил Семенович, — писал Буссе, — с последней почтой из Хабаровки я получил письмо от брата, в котором он просит написать тебе, что он с благодарностью принимает место командира бригады. Хотя ему очень хотелось служить в Уссурийском крае, но он нашел хозяйство, оружие, одежду и проч. в таком плохом состоянии в 3-м батальоне, что опасается передвижения этого батальона на Ханку, полагая, что и при оставлении батальона на месте надо года три, чтобы привести его в порядок. Я рад, что брат решил не принимать батальон. Я не разделяю твоего хорошего мнения о Дьяченко и верю в общую печальную известность его, как хитрого надувалы, который с замечательным искусством умеет бойким словом прикрыть свою чисто хохлацкую лень и все беспорядки в батальоне и во всем, что ему поручалось, и потому боялся, что при приемке от него батальона брат не попал бы в неловкое и невыгодное положение…»
Разделавшись так с Дьяченко, военный губернатор Амурской области жаловался: «Скоро уже два месяца, как я сижу дома почти безвыездно. У меня были постоянные ячмени на глазах, так что я три раза откладывал отъезд свой для осмотра станиц и сотенных управлений… Недавно ячмень прошел и, кажется, последний, но глаз еще болит. Кстати, о Медине — он по прежнему деятелен по службе и ведет хорошо дела, но все более и более возбуждает нелюбовь к себе своих сослуживцев… Некоторые уже не кланяются с ним. Но он мне нужен…»
Скрылись в солнечном мареве баржи третьего батальона. Ушел Кузьма покопаться в огороде, убежал Богдашка на Амур ловить чебаков и косаток. Дьяченко и командир 1-го линейного батальона уехали подписывать акт о передаче казарм и прочих батальонных зданий.
От далекой Усть-Стрелки, где воды Шилки и Аргуни, сливаясь, рождали первую амурскую волну, до самого Татарского пролива величаво струилась великая река — дорога России в Восточный океан. Тянулись амурские версты через десятки новых станиц, через города Благовещенск, Софийск, Николаевск, через села крестьян-переселенцев, вставших между Хабаровкой и Софийском. Крестьяне в названиях новых сел оставили память родных мест — Воронежское, Вятское, Пермское, Тамбовское…
В заложенном командой
Россия прочно встала на своих восточных рубежах.
КОРОТКО ОБ АВТОРЕ И РОМАНЕ
Николай Дмитриевич Наволочкин родился 5 января 1923 года в Николаевке, неподалеку от Хабаровска; позднее этот поселок был включен в образованный Смидовичский район Еврейской автономной области. Николаевка стоит чуть в стороне от железнодорожной магистрали на берегу реки Тунгуски и с одноименной станцией соединяется веткой, по которой лес, сплавляемый по реке и перерабатываемый на лесопильном заводе, отправляется в вагонах по назначению. В этом рабочем поселке прошли детство и юность писателя, здесь он впитал краски и запахи неповторимой дальневосточной природы, познал душу своего народа, обрел основы характера, здесь почувствовал неодолимое желание выразить свое мироощущение посредством стиха. Жизнь в те годы была такова, что люди больше заботились о пропитании, о хлебе насущном, о том, во что одеться, и меньше о пище духовной. Поэтому книга в поселке была редкостью и небольшая школьная библиотека умещалась в шкафу; это обстоятельство не последнюю роль сыграло в жизни паренька, заронив в его душу благоговейный трепет перед печатным словом и тайную мечту самому приобщиться к литературе, хотя бы испробовать свои силы. Годы детства и отрочества писателя способствовали таким дерзким мечтаниям и окрыляли. В тридцатые годы шла коренная ломка привычных жизненных устоев. Проходила коллективизация, комсомольцы ехали строить неведомый город на Амуре, тысячи разного люда переселялись из глубины России на Дальний Восток, чтоб строить здесь новые заводы, вторую колею железной дороги, открывать богатства недр, закладывать порты на морском побережье; бывшие крестьяне и рабочие, знавшие до этого лишь работу с топором и лопатой, приобретали в этих условиях самые неслыханные специальности, начинали варить сталь, водить машины и пароходы, летать на самолетах, овладевали наукой и техникой, то есть занимались делами, которые еще десяток лет назад казались недосягаемыми для простого человека. Распахивались двери во все сферы деятельности, только постучись. Как тут было не зародиться мечте научиться писать стихи?!
Первое стихотворение автора-пятиклассника, помещенное в газете «Знамя пионера», называлось «Старая и новая школа». Материалом послужило то обстоятельство, что старая поселковая школа ни в какое сравнение не шла с новой. Сама жизнь подсказывала, о чем писать.
Стихи Наволочкина-старшеклассника стали появляться в областной и краевой газетах, и не случись войны, его профессионализация завершилась бы, наверное, много раньше. Но в самый разгар школьного вечера вдруг принесли повестки из военкомата о призыве в армию. В запасном полку Наволочкин прошел курсы радистов и в конце 1942 года с маршевой ротой выехал на фронт, в 193-ю стрелковую дивизию. Войска, окрыленные разгромом гитлеровцев под Сталинградом, активно преследовали врага, навязывали отступавшему врагу схватки, оборонялись, когда он переходил в контратаки. Эти мартовские, а затем летне-осенние бои 1943 года, когда дивизия форсировала ряд рек, в том числе и Днепр, легли потом в основу повести «Шли радисты». Н. Наволочкин дошел со своей дивизией до Польши, там был ранен и День Победы встретил в Новосибирске.
В годы войны Н. Наволочкин внимательно присматривался к фронтовой жизни, хотя и мало представлял, в каком виде и когда удастся применить наблюдения и впечатления тех грозовых лет. Стихи, да, стихи он продолжал писать и в армейскую и в окружную газету, там его печатали, но о серьезном прозаическом произведении он в те годы не думал. Проза требовала более солидной, нежели средняя школа, подготовки, но институт был пока за пределами мечтаний — шла война.
В 1947 году Н. Наволочкин возвратился на Дальний Восток и поступил а Хабаровский педагогический институт на исторический факультет. Его студенческие литературные пробы тепло поддерживают писатели, группировавшиеся вокруг журнала «Дальний Восток», стихи печатаются в журнале. В 1951 году Н. Наволочкин закончил институт и стал главным редактором Хабаровского книжного издательства. С этой поры он не покидает работы ни на один день: восемь лет в издательстве, а затем — по сей день — в редакции журнала «Дальний Восток». Редакторская работа приучила его к требовательности в собственном творчестве и, возможно, незаметно, обратила его внимание на прозу. Но произошло это не сразу, почти десять лет он пишет стихи для детей, исключая разве сборник «Дорогие мои земляки», куда вошли стихи студенческой его поры о дальневосточниках-рыбаках, бакенщиках и других тружениках, о своем восприятии Родины, а также поэма о герое-земляке Евгении Дикопольцеве, который ушел на фронт из педагогического института, и сборник «К звездам».