Анафема

Чекмаев Сергей Владимирович

— А что, Курилин, один наш общий знакомый священник, отец Базиль, он же — Василий Тристахин…

Краем глаза Артем заметил, как шевельнулся Марошев.

— …действительно предлагал вам использование рабского труда прихожан на комбинате упомянутого любителя благотворительности господина Бусика?

Алексей Абрамович неопределенно мотнул головой и сильно побледнел. Его лицо будто внезапно обсыпали сахарной пылью.

Марошев сказал почти спокойно:

— Уважаемый Антон Васильевич действительно хотел помочь

прихожанам — дать им работу и живые деньги, чего до сих пор не могут сделать ни центральные, ни местные власти. Люди прозябают в нищете, голоде и холоде.

— Да-да… И поэтому бесплатно работают на постройке церкви, лесопилке, шахте. А теперь будут и на комбинате горбатиться за жалкие гроши. Курилин! — Чернышов повернулся к помощнику депутата, в упор посмотрел на него. — Что хотел отец Базиль взамен? Долю в комбинате? Связей и поддержку в Москве? Ну! Отвечайте!

В комнате повисло молчание. Курилин затравлено посмотрел на трубку сотового телефона, даже дернулся взять ее со стола, но передумал.

— Вашим боссом Бусиком уже занимается прокуратура. Пока вы еще можете помочь себе, заслужить уменьшение срока, оказав содействие следствию. Потом будет поздно.

— Ладно… — тихо пробормотал Курилин. — Я скажу все. Только обещайте, что мое признание будет учтено.

— Обещаю! — твердо сказал Чернышов. Марошев сдавленно прорычал:

— Ты — умрешь!

Поначалу на него никто не обратил внимания. И только когда посланец отца Базиля дернулся в кресле, Савва заметил неладное:

— Артем! Даня!

Марошев… менялся. Лицо вытянулось, превратившись в странное подобие маски из дешевого фильма ужасов, губы чернели на глазах, растягивались, выпустив наружу звериные клыки. На руках бугрились мускулы, грубые жесткие волоски раздирали кожу, росли и густели, извиваясь, словно щупальца. На плечах и в паху треснула одежда, свалилась по бокам бесформенной грудой.

Зверь зарычал, с клыков на волосатую грудь закапала слюна.

— Оборотень! — пробормотал ошеломленный Савва.

Наверное, неведомое существо, в которое обратился Марошев, и вправду походило на вервольфа, только человеческого в нем оставалось все-таки больше, чем волчьего.

— Сав, стреляй!

Корняков нажал на курок. Оборотень дернулся, но пули, казалось, только придали ему сил. Он поднялся, протянул когтистую лапу к застывшему на месте Курилину.

— Ты — умрешь! — повторил он невнятно. Человеческая речь с трудом давалась звериным губам.

Марошев перегнулся через стол, схватил своего бывшего собеседника за грудки. Добротная ткань дорогого костюма рвалась, как бумага.

Курилин тоненько завыл, попытался отстраниться. Не удержал равновесия и упал на спину вместе со стулом.

Зверь зарычал, мощным прыжком взлетел на стол.

Помощник депутата бочком отползал в сторону, прикрываясь руками.

— Стой, тварь! Именем Господа моего, Иисуса Христа!

Оправившись от неожиданности, наперерез оборотню бросился Даниил.

— Даня, куда? — Савва хотел схватить инока за руку, но не поймал.

— Отче наш, Царь Небесный, Заступник и Утешитель! Спаси и сохрани души наши!

Зверь вздрогнул, обернулся к Даниилу, оскаленная пасть смрадно дохнула ему прямо в лицо.

Инок не отшатнулся. Зажав в кулаке нательный крестик, он молился. И с каждым словом его голос становился все громче, неведомая сила питала его.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный! Приди на помощь чадам твоим, защити их от нечистого!

Даниил перекрестил тварь. На коже оборотня протянулись дымные полосы, запахло паленым. Марошев взвыл, заметался на столе, как загнанный волк.

Инок перекрестил его еще раз. И еще.

Ожоги полосовали зверя, будто прутья раскаленного железа. Он упал на бок, страшно ревел, катаясь из стороны в сторону, пытаясь заглушить боль.

Ножки стола подогнулись, он не выдержал и сломался. Оборотень рухнул на пол.

Инок склонился над лежащей в груде обломков тварью, выставил впереди себя крест и торжествующе провозгласил:

— Во имя Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, Сына Божия Единородного, рожденнаго прежде всех, Света от Света, и Святаго Духа, Царя Небесного, Утешителя, Души истины, изыди нечистая тварь! Господи, защити душу несчастного, освободи ее от мерзостных оков!

Крестом и молитвой Даниил жег Марошева до тех пор, пока оборотень не замер опаленной бесформенной грудой, в последний раз содрогнувшись в предсмертных конвульсиях. Омерзительный песий запах и вонь жженой органики ударили в ноздри.

Одновременно с тварью на пол рухнул Курилин. Он был без сознания. На штанах расплывалось темное пятно.

Савва брезгливо оттащил помощника депутата в угол комнаты, открыл окно, стараясь не смотреть на мертвого оборотня.

— Что это, Дань? — спроси пришедший в себя Артем.

— …и сошел огонь Божий с неба, и попалил его…

Даниил осторожно раздвинул пальцами волоски на правом плече твари. Когда на сероватой коже явственно проступил треугольник из хвостатых родинок, похожих на шестерки, он вздрогнул. Именно это он одновременно ожидал найти и боялся.

Инок обернулся к Чернышеву с Саввой, только теперь они увидели его белое, как будто из бумаги лицо.

— С кем же мы вступили в борьбу? — спросил Даниил. — Кто же этот самый отец Базиль? Кто ты, Василий Тристахин?

И сам себе ответил:

— …И даны ему были уста, говорящие гордо… и дана ему власть действовать сорок два месяца. И он сделает то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или на чело их…