Анаконда
Шрифт:
Достаточно рано поняв реальную стоимость своей внешности, стала выгодно вкладывать ее в свое материальное благосостояние, как ушлый банкир вкладывает деньги в наиболее перспективные ценные бумаги.
Последний любовник, «содержатель» Марты Петр Израилевич Модус был банкиром. И это было его единственное достоинство. В остальном глаза бы на него не смотрели: толстый, с выпуклым, как на девятом месяце, мохнатым брюхом и вяло висящими темно-синими гениталиями, тройным подбородком, в складках которого вечно искрились капельки пота, сальным ртом, остававшимся сальным, даже если он пил сухое вино и ел сухие галеты, маленькими мутными глазками, он был поразительно как нехорош собой.
Но он подарил Марте квартиру: две комнаты с евроремонтом, роскошной ванной — биде, джакузи — все фирмы «Ренессанс», автомобиль «Рено» серебристого цвета в хорошем состоянии, шубу из голубой норки и целый набор украшений, как правило, золото с брильянтами и изумрудами, камнями, которые особенно шли белокурой бестии.
Ее холодильник всегда был набит вкуснейшими продуктами, на кухне каждое утро появлялась с двумя кошелками продуктов специально нанятая Модусом экономка, которая готовила обед, строго отчитываясь по закупленным продуктам чеками перед самим Модусом.
Модус ежедневно приезжал в квартиру на улице Качалова в 13.00. Они обедали за накрытым на двоих столом.
Потом в роскошно обставленной спальне Марта делала усталому и нервному Модусу минет.
Или скорее имитировала эту процедуру, потому что даже на нее у Модуса не было сил.
При этом оба стонали и делали вид, что все идет замечательно.
После этого Модус минут пятнадцать лежал в постели, свирепо похрапывая. По внутреннему будильнику просыпался, долго со стоном мочился в туалете. И уезжал: дела звали. Он был чудовищно богат. Но денег никогда не бывает слишком много. Ехал делать больше.
Марта оставалась одна.
Но в пятнадцать часов, с запасом, если вдруг Модус задержится, чего, правда, не случалось ни разу за последние три года, приезжал ее товарищ по студенческим годам, веселым пьянкам в общежитии, шебутным кутежам в Серебряном бору, Витя Касатонов, ныне ведущий научный сотрудник в каком-то вшивом НИИ.
Не то чтобы они любили друг друга, но в постели у них действительно получалось слаженно. Кроме того, близость по духу.
Когда они встречались, им, как двум опытным проституткам, было о чем потрепаться.
Например, о том, что, когда ты на содержании у скупердяя, наличных денег вечно не хватает. Вроде бы все есть. А хочется еще чего-то.
Незапланированного.
После получасового жаркого сражения в постели они долго лежали молча, покуривая «Мальборо» — сигареты, о которых мечтали в студенческие годы и которые вот были доступны теперь. Кури — не хочу...
Первой нарушила молчание Марта:
— Ну и что будем делать? Даже в бар или казино не сходить.
— Ты могла бы продать какую-нибудь безделушку.
— Да ты что? Этот тухлый козел каждый день их пересчитывает.
— Мне моя грымза дала «премию».
— Ага, ее как раз хватит сегодня на буфет в подвале Дома литераторов. А на «дубовый зал» уже не потянет. Сколько отвалила-то?
— Двести пятьдесят тысяч.
— Ну, смехота! Она что, дебильная у тебя? Это ж только на сигареты. Как мать сыну дает. Ты же все-таки взрослый мужик. Гебе деньги на то, на другое нужны. Она что, не врубается, что ты не ребенок?
— А твой Модус? Помолчала бы. Модус может отвалить, сколько захочет. Он сам себе хозяин. А она это приказом проводит по институту.
— Ой, не смеши меня. Я давно поняла, что твоя бабка не беднее моего Модуса. У нее «зеленых» несчитано. Просто жадна, как и мой жлоб.
— Скучно жить без налички.
— Вот суки богатые! Не знают, куда деньги девать, а за удовольствия копейки платят. Как бы с них содрать покруче, а?
Первой нашлась Марта:
— Ты можешь меня украсть и потребовать выкуп.
— Ага. А он нашлет на меня свою секьюрити, состоящую из отъявленных бандитов. Они нас найдут, тебя вернут владельцу, а меня жуткими муками умучают.
— Тогда давай я тебя украду. И потребую выкупа у твоей бабки?
— А она из скупости удавится, но не даст много. А из-за небольшой суммы и потеть неохота.
— Да, потеешь ты сильно. Это от чего зависит, от питания?
— Не... Боюсь просто все время чего-то. Бабки своей боюсь. У меня от страха перед ней даже мужская потенция снижается. Если бы не ты, стал бы импотентом. Твоего Модуса боюсь, приедет в неурочный час, отдаст меня на поругание своим пехотинцам. У него в бригаде секьюрити жуткий народец, я видел. Чистые уголовники. Такие рожи!..
— Что ты предлагаешь? Так и лежать?
— Давай попросим прибавки на карманные расходы...
— Не дадут. Если конкретную вещь попросить — из одежды, украшения какие, — оба дадут. А денег — нет. Так, по мелочи. Есть идея.
Марта села в постели, поудобнее положила большие подушки под спину, ее полная грудь приняла вертикальное положение, мощно округлившись прямо перед глазами еще лежавшего Касатонова. Он не удержался и, приподнявшись на локте, ухватил губами розовый сосок.
— Погоди ты. Не время, — вырвала сосок из горячих губ любовника Марта.
— А может...
— Не может. Мысль потеряю. Она у тебя ревнючая, так?
— Так.
— Мы не будем тебя красть, мы сделаем вид, что у тебя есть любовница.
— Но у меня действительно есть любовница. И вида делать не надо, — радостно заржал Виктор, довольный, как ему показалось, сформулированным каламбуром.
— Ой, Витя, и как ты вырос до ведущего научного сотрудника? С таким интеллектуальным потенциалом?
— Как надо, так и вырос, — обидчиво надулся Касатонов. — На безрыбье и сам раком станешь.