Анаконда
Шрифт:
— А вы, Касатонов, останьтесь, — голосом Мюллера из «Семнадцати мгновений весны» бросила Бугрова.
Если Штирлицу его коллеги по СД и кивали на прощание с сочувствием, покидая кабинет всесильного бригаденфюрера, то коллеги Вити Касатонова сочувствовали ему с изрядной долей злорадства.
— Ни фига не делает, ни одной самостоятельной статьи за два года, все в соавторстве. Вот пусть и отработает свою зарплату.
— Да разве у нас зарплата? Слезы одни.
— У других и такой нет. А нам наша мымра не мытьем, так катаньем, всякими там субарендами и субподрядами ежемесячно по шестьсот тысяч на кандидата и по восемьсот на доктора наук выдает. Конечно, трудно на это жить. Но у других и того нет!
— Опять же, два присутственных дня.
— Или три «библиотечных», как считать.
— Да, грех жаловаться...
— А Витька все равно пускай «отрабатывает».
— Жалко парня, заездит она его.
— Человек сам выбирает свое счастье.
— Да уж, счастье. Бр-р-р! Она ж, как лягушка, холодная.
— Ну, не скажи, баба она красивая. А что года...
— Да я не про возраст. Холодная, говорю. Как жаба.
— Ничего, Витька зато горячий, вечно взмокший бегает, и потом от него разит.
— Она его сейчас перед употреблением дезодорантом обрызгает.
— Ладно вам злословить-то. Их дело. В киоске на первом этаже дешевые мыльные порошки. Мужикам без разницы, а нам, бабам, интерес.
Ирина Юрьевна нервно втянула воздух. Ощутила неприятное покалывание в нёбе от запаха табачного дыхания, оставленного в ее кабинете сотрудницами, накурившимися перед совещанием «про запас». «Гадость какая, — и снова повела ноздрями чуткого носа по комнате, как биноклем, высматривая раздражающие ее запахи. Почувствовала амбре женского пота, смешанного с духами и дезодорантами. — Никак не поймут, идиотки, что духи и дезодорант нужно накладывать на чисто вымытое тело». Уловила и запах начавшихся месячных у кого-то из сотрудниц. Но все запахи постепенно перебил терпкий дух молодого сильного мужского тела.
— Ты душ сегодня утром принимал? — сурово нахмурилась.
— Естестно, Ирина Юрьевна! — широко, в тридцать три зуба, залыбился Касатонов.
— Опять от тебя потом разит.
Так у них было заведено: она его на «ты», он ее на «вы» и по имени-отчеству. Даже в постели. Привыкли. И им это казалось нормальным.
Она достала из ящика большого письменного стола французский дорогой дезодорант с горьким, чистым ароматом.
— Иди сюда. Подними руки, задери рубашку.
Обильно прыснула на грудь и под мышки пахучей жидкостью.
— Дверь-то запер?
— А как же, Ирина Юрьевна.
Она криво усмехнулась. В зеленых глазах мелькнули искорки, тут же спрятались за приспущенными веками.
— И брюки снимай!
Он послушно спустил брюки.
Она побрызгала на черную курчавую копну волос на лобке, оценивающе осмотрела «орудие производства» ведущего научного сотрудника.
— Что-то ты не в форме сегодня? — сочувственно проговорила она.
— Щас, щас, войду. Это от холода.
— Может, это тебя простимулирует? — с холодной усмешкой протянула любовнику толстый конверт.
— Что это? — наигранно-наивно осклабился он.
— Премия. За разработку и внедрение новых анкет для социологического исследования культурных потребностей населения в регионах.
— А... Помню, помню...
— Да ничего ты не помнишь и помнить не можешь. Анкеты разработал Семен Маркович Арендт. А тебя я в ведомость включила за «компанию».
— За компанию и жид удавится, — неудачно и не вовремя пошутил он.
— Неблагодарный ты, мерзавец. Хоть бы спасибо сказал Семену, что он тебя в группе своей держит, бездельника.
— Так он меня не за красивые глаза...
— Это точно. За красивые глаза я, старая дура, тебя держу.
— Ну, не такая уж вы и старая...
— Пошути мне. Лучше о другом бы подумал, у меня до отъезда в Госдуму осталось пятнадцать минут, а ты еще не готов.
— Щас, щас, я соберусь, Ирина Юрьевна.
Она небрежно смахнула с огромного стола пачки папок и рукописи диссертаций, переплетенные в противно пахучий коленкор, освободила пространство, тяжело опершись на спинку кресла, влезла на стол, стянула трусы и широко раздвинула ноги...
— Надо бы премию у тебя обратно взять. Не хорош ты сегодня. Ой, не хорош! Ну, да ладно, вылезай из меня. Ишь, пригрелся. Опаздываю.
Оделась, глянула в зеркало, обновляя помаду. Все нормально.
— Смотри, если узнаю, что у тебя какая-нибудь бабенка завелась, убью.
— Да вы что, Ирина Юрьевна? Как можно?!
Поверил, убьет она его. Жутко сдрейфил.
Однако убивать она его не собиралась. Но решила проверить, нет ли тут сглаза? Ненавистников у нее хватало...
Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любой час ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... — повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: — Но вашим костылем не служу я...»
Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.
21 МАРТА 1997 Г. МОСКВА.
ЧЕРНЫЙ МАГ МАРТА УУСМЯГИ
Марта Уусмяги была потомственной москвичкой. Во всяком случае, и ее деды, и ее прадеды жили в Москве, а дальше в глубь веков корни генеалогического древа не просматривались. Естественно, Марта не знала эстонского. Но выработала приятный прибалтийский акцент, который в сочетании с именем и фамилией неотразимо действовал на мужчин. Особенно брюнетов.
Яркая блондинка с пышным бюстом, крутыми бедрами и еще достаточно тонкой талией, цвета карельской голубики глазами и полными чувственными губами, Марта была замечательно хороша. Сексуальная самка, каких поискать!
Однако справедливости ради надо отметить, Марта еще была и умна, и хитра, и находчива.
Особенно находчиво она выбирала богатых покровителей, жирных котов. Далеко позади остались пединститут имени Н.К.Крупской, преподавание географии в средней школе, слюнявые поцелуи в подъезде, суетливый секс с однокурсниками.