Аналогичный мир - 4
Шрифт:
…Две женщины вытаскивают из шкафа и выкладывают перед ним новенькие листы.
— Вот хорошо. А то прислали, а мы даже не знаем, что с этим делать!
Он кивает, перебирая плакаты к букварю на шауни.
— Да, я возьму весь комплект. И ещё…
— Вот, — ему протягивают пухлую затрёпанную книжку-каталог. — Вот, посмотрите и отметьте.
— Спасибо.
Страниц для шауни мало, но они чисто белые, не захватанные и сразу заметны среди других, посеревших от частого перелистывания. Ну да, он же первый учитель шауни на весь Ижорский Пояс.
— Да, оплачивает школа?
— Департамент, — улыбаются ему в ответ. — Буквари на… вашем уже заказаны.
— Хорошо, спасибо. А прописи?
— А зачем? — спрашивает та, что помоложе и чем-то неуловимым похожая на Липочку. — Буквы-то те же. У вас же своей письменности нет.
И он спокойно объясняет, что алфавит похож на русский, но не такой же. Так что, прописи обязательны. И, выписывая цифры, держит в голове, что у него ещё школа для взрослых, три и пять, да, восемь учеников у него уже есть, и ещё могут быть, так что ещё десяток плюсуем…
…А потом гуляли по Ижорску, сходили в Краеведческий музей. Компания как-то распалась, и они с Джинни остались вдвоём. Ходили по полупустым, заставленным витринами залам. Джинни ахала и удивлялась старинным с вышитыми и вытканными узорами костюмам и большим длинным полотенцам, он даже пытался что-то ей объяснять, стараясь не стучать палкой по наборному тоже узорчатому полу. И понимал, что знает мало, объясняет путано и невнятно. Но Джинни, похоже, этого не замечала.
…Из музея вышли поздно, до автобуса всего час оставался. Надо было бы, конечно, пригласить Джинни пообедать, хотя бы перекусить, но до музея он зашёл в книжный магазин и вышел оттуда со свёртком и без денег. Но Джинни, как-то рассеянно оглядев площадь со сквериком у автовокзала, сама предложила посидеть и передохнуть.
— Хорошо, Джинни, — кивнул он и, всё-таки, нащупывая в кармане мелочь, предложил: — Хочешь мороженого?
— Ой нет, спасибо, — улыбнулась Джинни. — Лучше просто посидим.
Нашлась и свободная скамейка в тени. Они сели, иДжинни, вытянув ноги, вздохнула:
— Уфф, я даже устала. А ты? — и покраснела, сообразив, что мужчину о таком не спрашивают.
Он улыбнулся её смущению.
— Есть немного, — и перевёл разговор. — всё заказала?
— Оу! Здесь так много всего, — засмеялась Джинни. — Я и для начальной, и для средних классов набрала. Вот такую, — она широко развела руки, едва не задев его, — сумку в камеру сдала.
Он кивнул.
— Я тоже. Поменьше, правда, но и набрал, и заказал.
— Гриша, — Джинни смущённо помялась. — А… а язык, ну, шауни, очень трудный?
Он пожал плечами и улыбнулся.
— Наверное. Как и другие языки. Любой язык труден, пока его не знаешь. Мне многие говорили, что английский сложнее русского.
— Да, — кивнула Джинни. — Я тоже об этом слышала. Но… н оведь это не так!
— Я думал об этом. Понимаешь, я ведь оба учил. Они… разные, и на шауни оба не похожи. Если ты выучишь один… другой язык, то выучишь и второй. А надо будет, и
Джинни задумчиво кивнула.
— Я когда в колледже стала русский учить, так сначала было очень трудно. А потом, в лагере, когда визу ждали, уже легче, а здесь совсем легко.
Он улыбнулся.
— Ну, чем дальше, тем легче. Мне английский тяжело давался. Хотя пятёрку имею.
Он не хотел, но прорвалась хвастливая интонация. Его аттестат без единой тройки, даже четвёрок только две — по химии и черчению, и те, как сами учителя ему говорили, чисто случайные — был и сейчас его гордостью, не меньшей, чем боевые награды.
— Гриша, — Джинн, похоже, не заметила его хвастовства, недостойного мужчины-воина. — А… а тебе нравится английский?
— Да, — удивился он её вопросу. — Почему нет?
— Ну… — замялась Джинни, подбирая слова и не зная, как выразить ей самой до конца не понятную мысль. — Ну… ну, ты воевал…
— Ну и что? — он недоумевающе посмотрел на неё и попробовал пошутить: — Я же не с языком воевал, — и так как она по-прежнему смотрела на него, добавил: — И не с тобой.
— Спасибо, — тихо сказала Джинни.
Он улыбнулся. — Я… тоже думал об этом.
Но говорить о войне ему не хотелось. И Джинни, кажется, тоже. Они просто помолчали, а потом пошли в камеру хранения за вещами и оттуда к автобусу. А там встретились с остальными учителями. И снова смех, шутки, подначки, рассказы о покупках.
В Загорье он хотел прямо из автобуса идти в школу, разложить и развесить приобретения, но было уже слишком поздно. И Громовой Камень отправился домой.
— Никак с обновкой тебя! — встретила его в прихожей Ефимовна.
— Нет, — улыбнулся Громовой Камень. — Это я для работы купил.
Он поставил рулон в стойку для зонтиков вместе со своей палкой, а книги понёс наверх. И только сев на кровать, понял, как же устал. Лечь бы сейчас и не вставать до завтра. А ещё лучше — до воскресенья. А теперь вспомни, как тебя зовут и как ты получил это имя. Ты можешь устать, но увидеть это никто не должен.
Громовой Камень оттолкнулся от кровати и встал. Медленно, преодолевая усталость и боль, разделся и надел леггинсы, мокасины и рубашку, сложил и повесил брюки, рубашку… в грязное. Даже если не успеют постирать к родительскому собранию, не страшно — пойдёт в голубой. Но надо купить ещё рубашек и… и ни на что нет денег. Он закрыл шкаф и пошёл вниз, в столовую, где уже слышались голоса и смех.
Зина решила на родительское собрание не ходить. Ну, чего ей с пузом переться?
— Давай, Тимочка, ты уж сам сходи.
— Хорошо, — кивнул Тим.
Нежелание Зины идти было ему понятно. Конечно, одно дело возле дома, где все её знают и она всех знает, а туда… Зина стесняется, а ему. чего там лукавить, будет в одиночку легче, а то когда они вместе, так он только о ней и думает.
— Хорошо, — повторил он. — Я пойду.
— Вот и конечно, — закивала Зина. — Ещё картошечки?