Аналогичный мир - 4
Шрифт:
Смена заканчивалась в четыре, и Андрей специально поболтался по госпиталю, чтобы прийти в раздевалку после пере сменки.
Он угадал точно. Кто на работу, кто с работы, но разошлись все. Андрей открыл свой шкафчик и стал переодеваться. А теперь ему надо спешить, а то опоздает на автобус, не идти же пешком до Ивина.
Переодевался, убирал в шкафчике, запирал его, бежал к автобусной остановке, — всё это Андрей делал с механической бездумностью, думая о своём.
Да,
…День тёплый, безветренный, смена спокойная, и его отпустили к Колюне без звука.
— Колюня, — вошёл он в палату, — айда в сад?
— Айда, — радостно согласился Колюня.
Он помог Колюне пересесть в кресло и вывез его в коридор, а оттуда на веранду.
— Пахнет как, — засмеялся Колюня.
— Это сирень, доцветает уже.
Он аккуратно скатил кресло по пандусу и подвёз Колюню к кустам. Наклонил ветку, чтобы тяжёлая сизая гроздь коснулась лица Колюни.
— Чуешь?
— Ага, спасибо, Андрюша. А пятилучевые есть?
— Сейчас найду.
Эту примету он уже знал. Найти цветок с пятью лепестками и съесть. На счастье. Одну руку Колюне уже сделали, ложку теперь сам держит, шарики катает для реабилитации, но такую тонкую работу не сделает. Ага, вот она, а вот ещё, и ещё.
— Держи, Колюня.
— А себе?
— Я нашёл, — рассмеялся он в ответ. — А ты съел. Вот и поровну.
— Хитёр ты, — рассмеялся Колюня и, прижав к губам ладонь, втянул в рот, как вдохнул три цветка.
Пели птицы, и Колюня стал их называть ему. Даже удивительно, откуда их столько знает. И вот тут, когда они уже сами вовсю свистели по-птичьи — у Колюни здорово получается — их и окликнули.
— Ага, вот вы где!
Это был голос Жарикова, и он легко, не ожидая подвоха, обернулся.
— Иван Дормидонтович, мы здесь.
Рядом с Жариковым маленькая худенькая женщина, вся в чёрном, и её лицо кажется совсем белым, даже голубоватым.
— Здравствуй, Колюня, — весело сказал Жариков. — Как ты?
— Здравствуйте, доктор, — улыбнулся Колюня. — Я в порядке.
— Вот и отлично. Принимай гостей.
— Гостей? — удивленно переспросил Колюня, растерянно вертя забинтованной головой.
Подбородок, нос и часть щёк Колюне уже сделали, и бинты закрывали теперь только об и глаза, вернее, глазницы. Он помог Колюне сесть повыше и за плечи повернул лицом к женщине. У неё дрожали губы, из широко раскрытых глаз неудержимо текли слёзы, она молча протягивала к Колюне руки, не трогаясь с места.
— Кто? — спросил Колюня. — Кто пришёл? Точно, ко мне?
— Коля… — наконец выдохнула женщина. — Коленька…
И отчаянный крик Колюни:
— Маманя!
И от этого крика он сорвался, убежал…
…Андрей тряхнул головой и встал. Ему уже выходить.
В Ивине вышел он один. Пение птиц, шум листвы
…- А это Андрей, — Седой берёт его за руку, разворачивая лицом к сидящим у кровати женщине и парню, оба в военном без погон, но с нашивками за ранения и медалями. — Он меня с того света вытаскивал. Я жить не хотел, А Андрей упёрсяЮ живи, дескать, и ни в какую, — смеётся Седой.
И женщина с парнем обнимают его, целуют и благодарят…
…Ну вот. И за Колюню он рад, искренне, по правде. И… и не увезут Колюню прямо завтра. И послезавтра тоже. Колюне ещё лежать и лежать. Восстанавливаться. Так что… всё-таки тем, за кем никто не приехал, ещё хуже. У которых всё было и которые всё потеряли. Родня — это великое дело. А его родня — его крёстные, доктор ваня и тётя Паша. И Серафима Панкратьевна с Устиньей Капитоновной к нему как к родному…
И калитку он открывал если не успокоившись, то улыбаясь. Чего других в свои психи втягивать.
Как всегда, его встретили радостным известием, что обед готов, пусть моется и идёт есть.
— Спасибо, Серафима Панкратьевна, я быстро, — улыбнулся Андрей.
Когда бы он ни пришёл, обед готов. Ждут его, что ли?
За столом он улыбался, хвалил еду и вообще старался держаться как обычно, но Серафима Панкратьевна всё-таки что-то заметила.
— Случилось что, Андрюша?
Помедлив, он кивнул.
— К Колюне тать приехала, — и повторил услышанное от Колюни: — Маманя.
Про Колюню он им уже рассказывал, и ему дважды давали для Колюни баночки с домашним вареньем. Крыжовенным.
— Ну, и слава богу, — вздохнула Устинья Капитоновна.
А Серафима Панкратьевна смотрела молча и сочувственно. Андрей замялся, не зная, как объяснить, ведь он сам ещё не понял, что с ним, чем это его так задело.
— Каково это матери дитя своё роженое да таким увидеть, — покачала головой Устинья Капитоновна. — И малая боль детская матери ножом по сердцу. А такое… Не защитник он ей теперь и не кормилец.
Серафима Панкратьевна кивнула.
— Да уж, не знаешь, о чём бога молить, когда такое.
Андрей, недоумевающе раскрыв глаза, слушал их. Они жалели мать Колюни, но…
— Но он же живой! — вырвалось у него. — Разве не это главное?
Серафима Панкратьевна кивнула.
— Конечно, Андрюша, всё так. Ну, бог милостив, утрясётся всё да уложится.
— Да, — Андрей тряхнул головой и встал. — Спасибо большое, всё так вкусно было. Я к себе пойду.
— Конечно, Андрюша.
— Конечно, иди, отдыхай.