Аналогичный мир
Шрифт:
Женя обернулась к нему от плиты.
— Накормили, — опередил он её вопрос, непослушными пальцами вытаскивая деньги. — Вот, возьми.
— Чаю хоть выпей.
— Нет, — мотнул он головой. — Нет, Женя. Умоюсь и лягу. Ничего больше не надо.
Она хотела что-то сказать, но увидев его лицо — он перестал за ним следить — промолчала.
В кладовке было темно и прохладно. Эркин вытащил постель, развернул её и стал раздеваться. Да, обмыться, смыть засохший пот.
— Эркин, — позвала его Женя.
Он послушно вышел и оторопело заморгал. Когда она успела вытащить таз? И ковш с водой на табурете рядом.
— Грязное клади сюда. И трусы давай, Алиса в комнате. — Женя говорила негромко, но голос её не допускал возражений,
— Спасибо.
— Иди-иди. Я тебе холодного чаю принесу.
Но когда она заглянула в кладовку, он уже спал, раскинувшись и еле слышно постанывая во сне.
Женя поставила его чашку на кухонный стол. Ночью, если захочет, встанет и выпьет. Ну, не сумасшедшие они?! Ну, завтра бы доделали. Загонит он себя такой работой. Как сказала эта старая дура Маури: «Им это игрушки, а не работа». Видела бы она его сейчас. После игрушек. Это он там, на чужих глазах, неутомимый, а так… Разбудить, заставить поесть? Нет, пусть спит. Да и в самом деле, кормили их хорошо. Ни одна в одиночку — Женя невесело усмехнулась — им бы такого обеда не выставила. Нет, в общем, удачно получилось.
Женя подобрала его рубашку, трусы, носки. Рубашка ещё ничего, а остальное… пропотевшее, заскорузлое. И это за один день. Она сложила всё это в ведро, залила слабо мыльной водой. Пусть отмокает. Да, получилось удачно. С каждой вышло немного, а ребята прилично заработали. И дрова… поколоты, уложены. У всех. И как же они работали! Истово, исступлённо. Но Эркин, видно, вообще иначе не умеет, всего себя вкладывает… что бы ни делал. Видно так: человек всегда один и тот же. Во всём. И Хэмфри… даже Хэмфри. Разве он не везде был один и тот же? Холодный эгоист, думающий только о себе, о своих удовольствиях. Что бы Хэмфри ни делал, он делал для себя. Он получал то, что хотел. Всегда. Не приложив для этого ни малейшего усилия. Всё и так было для него. Всё и все. А любое сопротивление, да нет, просто, если сразу не выполняли его желаний, как он страшно мстил, ломал непокорных. И ей он не простил. Все разговоры о шантаже — просто разговоры. Это для других. Ведь не такой он дурак, чтобы бояться её шантажа, чтобы даже предположить такую возможность. Нет, он мстил. Те люди, что гнали её из города в город, одну, с ребёнком на руках… Они… их посылал Хэмфри. Он мстил. За то, что она посмела поступить иначе, по-своему. Не дождалась, пока бросят её, не прошла через его приятелей в установленном им порядке. Она посмела… И ей мстили. Чтобы другим неповадно было…
Женя устало откинула тыльной стороной ладони выбившуюся из узла прядь. Смешно. Он работал, а она устала. Оглядела кухню. Завтрак есть, стирку она закончит завтра. Как он там? Она подошла к двери кладовки, так и оставшейся открытой, прислушалась. Его дыхание уже стало ровным, размеренным. Пусть спит.
Она пришла в комнату, поправила одеяло Алисе, быстро разделась и легла. Смешно, он спит за стеной, а ей кажется, что он рядом. Женя потянулась под одеялом, провела руками по телу и тихо, совсем тихо засмеялась. «Какая ты красивая», — смешной он. Женя вспомнила его удивлённое лицо и медленно двигающийся по её телу взгляд, тёплый, ласковый. Смешно. Хэмфри смотрел, раздевая, иной раз было чувство, что он кожу снимал вместе с платьем и видел… Нет, если он был настроен благодушно, то ничего не говорил, но она знала, что малейший недостаток её тела, или то, что он сочтёт недостатком, будет замечено и рано или поздно он со смехом скажет об этом. Может, при ком-то, а чаще — при всех. Скажет так, что все слова будут приличны и нестерпимо обидны. А на её обиду он рассмеётся и бросит кому-нибудь из присутствующих: «В отсутствии чувства юмора есть свой шарм!» — и все рассмеются. Хэмфри любил собирать компанию своих приятелей и их девушек,
Женя свернулась калачиком и по старой детской привычке подсунула угол одеялом под щёку. Вздохнула уже совсем сонно. И всё хорошо. И если бы она только могла кому-то рассказать, как ей хорошо…
Эркин проснулся от голода и ломоты во всём теле. И спросонья никак не мог понять, что его разбудило и где он. Даже показалось, что опять на скотной, только запахи почему-то другие. Но проморгался, протёр кулаками глаза и встал. Нет, всё нормально. Скотная осталась в прошлом. А что тело ломит, так это поправимо. Надо размяться хорошенько, разогреть мышцы, и всё пройдёт.
Он не сразу заметил чашку с чаем на столе. На секунду задумался, решил всё-таки сначала выпить чаю и сел к столу. Холодная горьковатая жидкость приятно прокатывалась по горлу. Он с сожалением поставил слишком быстро опустевшую чашку на стол и встал. Сцепил на затылке руки и потянулся, выгибаясь. Кухня, конечно, не зал в Паласе, обязательно что-нибудь, да заденешь. Шторы Женя, видно, ложась спать, открыла, не мылся же он при открытых окнах, и кухню уже заливал серый предутренний свет.
Эркин не спеша, преодолевая тягучую внутреннюю боль, разминал, растягивал и собирал мышцы, разрабатывал суставы, и боль отступала, уходила. За окном уже шумели птицы.
— Я думала, ты неделю будешь пластом лежать! — тихо засмеялась у него за спиной Женя.
Эркин резко обернулся. И улыбнулся.
— Куда мне столько? — он опустил руки и потряс ими, расслабляя плечи. — Нет, если лежишь, хуже. Суставы задубеют, — стал он объяснять, перемешивая английские и русские слова, — потом долго разрабатывать надо. Одна ночь в самый раз.
Женя подошла к нему, провела ладонью по его шее, плечу. Глаза её стали озорными, и он невольно насторожился.
— Ну-ка, ложись.
— Здесь?
— Да. Я тебя помну немного. Нет, на живот. Пол не холодный?
— Нет, — мотнул он головой, начиная догадываться о её намерениях, и лёг, положив подбородок на руки.
— Ну, держись.
Неумелый массаж был неожиданно и странно приятен. Пальцы Жени мяли, теребили ему мышцы, ощупывали позвонки. Он вытянул руки и уткнулся лбом в приятно прохладные доски пола.
— Ну, как? Легче?
— Ага, — он легко перекатился на спину, улыбнулся ей. — Откуда ты это знаешь?
— Массаж? — она села рядом с ним на пол, положив руку ему на грудь. — Видела в госпитале.
— Да-а? — искренне удивился он. — Там он зачем?
— А ты… — она запнулась.
Эркин легко подхватил невысказанный вопрос.
— Разогревались перед сменой. Чтобы легче было.
Женя провела пальцем по ложбине, разделявшей грудные мышцы. Он полуприкрыл глаза и замер… И получил звонкий шлепок по животу, от которого подскочил и сел, чуть не столкнувшись с Женей лбами.
— Всё в порядке? — преувеличенно заботливо спросила Женя и встала.