Анатоль

Я познакомился с ней, когда мне было восемь лет. Она, я помню, спустилась с потолка, будто утренний солнечный луч, взглянула на меня с пронзительной, недетской серьёзностью и чересчур громко сказала: «Меня зовут Анатоль».

Кажется, я тогда очень удивился и спросил, откуда у девчонки такое мальчишеское имя. Она сказала, что всем в то время, когда она родилась, давали странные имена. Я взглянул на неё внимательнее.

Анатоль была девчушкой невысокой, хрупкой, пяти-шести лет от роду. Тоненькая-худенькая, с жидкими выгоревшими волосами, остреньким вздёрнутым носиком, длинными ручками, короткими ножками-спичками и очень, очень большими и неизменно блестящими глазами. Я спросил, что же это было за время такое, когда так странно называли детей. Она вновь посмотрела на меня серьёзно и сказала, что это было хорошее время. Я пожал плечами и не стал спорить.

Так я и познакомился с Анатоль.

Мы много времени проводили вместе: играли, болтали, исследовали старый полуразвалившийся дом, лазали в тёмный злой подвал и ловили там ласковых облезлых кошек. А потом, когда мне исполнилось шестнадцать (Анатоль оставалась всё такой же крошечной и серьёзной шестилетней девочкой), мои родители купили новую квартиру в другом доме, новом, без души и без истории. Мы уехали.

Мама и папа не верили в Анатоль. Они, насмешливо переглядываясь, только улыбались моим детским попыткам рассказать о наших с ней играх. В конце концов я оставил все поползновения донести до них весть о существовании маленькой девочки с потолка, и они о ней забыли.

Я тоже забыл. Я стал взрослым: окончил школу и университет, нашел работу. Родители мои умерли. Дом, в котором жили мы и Анатоль когда-то, снесли, на его месте выстроили лицеприятную многоэтажку. Так получилось, что именно в этой многоэтажке взрослый теперь я купил себе квартиру для того, чтобы спать, есть и принимать душ.

Мне было тридцать лет. На другой день после того, как я въехал в новый дом, Анатоль навестила меня вновь после долгой разлуки.

Она спустилась с потолка и серьёзно посмотрела на меня, будто бы немного сердито. Я тоже посмотрел на неё. Она сказала: «Меня зовут Анатоль…». Я поднялся на ноги, оставив диван, на котором сидел, и торопливо сказал: «Я знаю. Мне очень приятно снова видеть тебя, Анатоль. Мы давно не встречались». Она недоверчиво покосилась на меня. «А мы разве знакомы?» – «Ну конечно, Анатоль! – воскликнул я. – Помнишь, я – тот мальчик, который спросил, почему у девочки, у тебя, мужское имя?». Она нахмурилась. «Да, я помню, кажется. Мы много играли» – «Да, да, играли! – обрадовался я. – Как хорошо, что я снова встретил тебя!». Анатоль равнодушно повела плечом, тонким, как у кузнечика, и уселась на пол, по-детски неуклюже скрестив ноги. «Мы снова будем играть?» – «Да, если ты хочешь…» – «Хочу, но теперь здесь неинтересно. Они убрали подвал с кошками, длинные коридоры, все комнаты переделали… Здесь теперь скучно». Я развёл руками. «Не грусти, Анатоль. Я буду приходить после работы и развлекать тебя» – «Работы? Ты теперь работаешь?» – «Да». – «Как большой?» – «Да, да». – «Ну что же, – она по-кошачьи потянулась, перевернувшись, легла животом на пол и милостиво разрешила, – развлекай».

Как и стоило ожидать, с работы меня уволили, какое-то время спустя. Деньги ещё оставались, и я целыми днями сидел дома, листая старые газеты. Иногда ко мне приходила Анатоль, и мы разговаривали с ней, как прежде. Однажды я сказал ей: «Знаешь, Анатоль, кто ты?» – «Кто?» – «Ты домовой». Она презрительно усмехнулась. «Даже дети знают – домовых не существует. И прочего волшебства тоже». – «Тогда как ты объяснишь свою связь с этим домом? Ну же, Анатоль, признайся, что ты домовой!» – «Не буду!» – «Давай!» – «Нет!» – «Давай же!» – «Ни за что на свете!» – «А за конфету?» – «Нет! Шоколадную?» – «Шоколадную и с орехами». – «Ну хорошо…» – «Признавайся». – «Хорошо, хорошо. Я – домовой. Домовиха…»– «Нет, ты скорее домовёнок или домовичка». Она улыбнулась, обнажив испачканные в шоколаде бескровные дёсны, и мечтательно повторила: «Домовичка…».

Особенной чертой Анатоль было то, что она никогда не смеялась.

Однажды Анатоль, облизывая коричневую и липкую от варёной сгущёнки ложку, сказала мне: «Ты ничего не знаешь о сгущёнке». Я удивился и возразил: «Почему же? Я знаю, из чего она делается. Из молока, сахара…» – «Нет, это всё не то. – прервала меня Анатоль. – Ты не ешь её». – «Потому что я не люблю сладкое». – «Зачем тогда покупаешь?» – «Для тебя, конечно». – «А вдруг я тоже не люблю сгущёнку?». Я рассмеялся. «Ты любишь её». – «Откуда ты знаешь?» – «Ты ешь её прямо сейчас». Она задумалась. «Это ещё не значит, что сгущёнка – мой любимый продукт». – «Ты можешь любить несколько продуктов сразу». – «Это неправильно, – сказала она мне, – другие продукты могут обидеться…». Я озадаченно пожал плечами. «Не люби ни один». – «Тогда и меня никто любить не будет». – «Почему же? Я буду». – «Ты не в счёт. Ты – человек». – «А про кого же ты?» – «Про продукты. Про сгущёнку». Я покачал головой. Порой дети бывают такими удивительными и непоследовательными созданиями! Но в этой своей непоследовательности они до прекрасного очаровательны. Иногда даже – мудры.

«Что же ты всё-таки любишь больше всего?». Задумавшись на секунду, Анатоль уверенно ответила мне: «Сгущёнку».

Однажды утром Анатоль заявила мне: «Сегодня мы ищем кошку». К тому времени я уже окончательно привык и к возвращению Анатоль, и к её странным затеям вроде пляжа на шкафу или неправильных салатов (о которых я расскажу немного позже). Так вот, она позвала меня искать кошку. Отказать ей я не мог.

Анатоль, крепко держа меня за руку, обошла всю квартиру, заглянула в каждый уголок, осмотрела каждую вещь, беспрестанно то мяуча, то мурлыча, то покрикивая чистым детским баском, точно имитируя кого-то: «Кысь-кысь-кысь!». Но никаких признаков кошки не было видно. Тогда она решительно сказала, глядя на меня, не моргая, своими широко открытыми серьёзными глазами: «Лесли (то есть если) кошки нет в квартире, значит, она не в квартире». Я согласно кивнул – возразить мне было нечего.

Мы вышли на лестничную площадку. Там было пусто, серо, заброшенно; все жители дома пользовались лифтом. Лестницы, по которым никто не ходил, казалось, плакали извёсткой со стен и меланхоличными разводами на своих грязных длинных телах. Окна были узкими, маленькими и выходили в пустой двор, где росло три тополя, и больше ничего не было. Стоянка для машин и детская площадка были с другой стороны дома.

Анатоль удовлетворённо оглядела бесконечные лестничные пролёты, распластавшиеся вверх и вниз, и кивнула сама себе. Я тяжело вздохнул. Мы вновь принялись искать.

Тщательнейшим образом нами было проверено всё ступенчатое пространство сверху донизу. Мы поднялись на самый верхний этаж и опустились на этаж цокольный. Никого и ничего, хоть отдаленно напоминавшего кошку, нами замечено не было.

Усталые, печальные, я и Анатоль вернулись в квартиру затемно. Я тяжело опустился в кресло и зажёг маленькую лампочку на столике рядом, потянулся за сигаретой. Несколько минут было тихо, а потом раздался радостный вопль Анатоль: «Нашла!!». Она подбежала ко мне и с трепетом раскрыла ладонь. Там покоился тёмно-серый свалявшийся клочок шерсти, неизвестно как попавший в квартиру. Анатоль долго не могла успокоиться и всё повторяла с огромной радостью, задыхаясь: «Нашла, нашла! Я нашла кошку!»

Тем зимним вечером Анатоль заболела. Она стала странно себя вести: совсем не улыбалась, не играла со мной, смотрела не серьёзно, а скорее печально. Весь день она провела, лёжа на полу на пушистом ковре, не двигая ни руками, ни ногами, со скучным, безучастным лицом.

Я очень беспокоился за неё. Ребёнок, ещё совсем маленький, и болен! Что делать? Вызвать врача? Но что я ему скажу? Как объясню, откуда взялась Анатоль? Поведаю, что она пришла с потолка? Тогда в больницу заберут меня, а не её… И Анатоль останется одна.