Анатолий Тарасов
Шрифт:
С присущей Тарасову убежденностью он говорил ребятам о том, что только от их добросовестного отношения к тренировкам, соблюдения режима, уважения партнеров зависит, как сложится их хоккейное будущее. «Но не хоккей главное, — сказал тогда Тарасов, словно выступал не в финской столице, а перед московскими мальчуганами. — Главное, чтобы вы выросли достойными гражданами своей страны, чтобы всегда любили свою родину».
Тарасов никогда не избегал встреч с детьми и выступлений перед ними и их родителями. В 1987 году в Ванкувере он провел два показательных урока с тринадцати- и пятнадцатилетними мальчишками — занятия собрали на трибунах
Любопытны воспоминания о том приезде Тарасова в Финляндию Ристо Пакаринена — одного из тех финских мальчишек, которым довелось получить уроки непосредственно от Анатолия Владимировича. Ристо не стал профессиональным хоккеистом, выбрал профессию журналиста:
«В хоккей в наши дни играют практически круглый год. Финские команды, к примеру, начинают первые в сезоне показательные матчи уже в начале августа, пока весь остальной мир еще жарит шашлыки. Похоже, что игроки в хорошей форме в любое время — они не ленятся ни в августе, ни в апреле.
Летом я всякий раз чувствую, что у меня появился очередной шанс привести себя в форму. Мне это не особо удается, но каждое лето я продолжаю попытки. Я даже делаю некоторые старые упражнения из тех времен, когда я еще что-то мог. А когда никто не смотрит, я пытаюсь взбежать по дереву. Мне нужно сделать не менее трех шагов по стволу, чтобы остаться довольным собой.
Когда я был еще новичком в спорте и учился в старших классах, наш главный хоккейный городок посетили гости из Советского Союза. Нашу команду пригласили попрактиковаться на теннисном корте нашей школы, где проходил внесезонный мастер-класс Анатолия Тарасова, “отца русского хоккея”.
И мы пришли — все двадцать или около того. Мы стояли шеренгой под палящим солнцем, оглядывались в ожидании узнать, чего он от нас захочет, переводили дыхание после быстрой пробежки. Запыхались все, за исключением трех моих товарищей по команде, которые упростили себе задачу и срезали путь, пройдя через дыру в изгороди, вместо того чтобы перепрыгнуть через нее, как это предполагалось тренером.
Дядя Анатолий был недоволен. В качестве наказания за лень и — без сомнения — отсутствие характера эти три игрока должны были сделать по три кувырка прямо там, на асфальте.
Никакой пощады.
После небольшой разминки господин Т. повел нас на лужайку на краю школьного двора. Мы стояли линейкой, пока он объяснял упражнение переводчику, который затем говорил нам, что надо делать, а сам тренер отходил в тень и наблюдал.
“Сначала вы должны взбежать по дереву, нужно сделать три шага по стволу, но постарайтесь осилить четыре”, — сказал он. Правда, он сказал это по-русски, так что сперва мы просто стояли, уставившись на него, ожидая, пока переводчик сделает свою работу. Ну а потом мы просто стояли, уставившись на него, пытаясь понять, не шутит ли он.
Это была береза, не слишком большая, но достаточно крепкая, чтобы выдержать… пробежку по ней. Никто из нас ничего подобного раньше не делал, поэтому среди нас раздавались нервные смешки.
“Затем вы продолжите бежать и сделаете три опорных прыжка”, — сказал он.
Мы переглядывались, пытаясь понять, правильно ли мы поняли переводчика. Возможно, это переводчик сам неправильно понял Тарасова? Там не было никаких спортивных снарядов, только лужайка. Не было никакой
“А затем бегите обратно в конец шеренги”.
Я дождался своей очереди, сделал глубокий вдох и рванул в сторону березы. Первый, второй, третий, вверх, вверх, вверх, и четвертый, и вниз.
Побежал к следующему этапу и, не задумываясь, я, прежде ни разу не делавший опорных прыжков, прыгнул и попытался что-то изобразить в воздухе, а затем приземлился на спину на лужайке.
Мне казалось очевидным, что это была не только непосильная задача, но и просто идиотизм — заставлять юных ребят прыгать спиной на жесткую землю. Но когда Анатолий Владимирович говорил: “Прыгай!”, ты лишь спрашивал: “Как высоко?”
Помимо прочего Тарасов однажды рассказал, как видел двух юных игроков, которые пришли на тренировку, и сразу понял, кто из них станет лучшим спортсменом, еще до того, как увидел их в игре.
Естественно, это был тот из них, кто сам носил свою сумку со снаряжением.
Так что я сделал еще один глубокий вдох, подпрыгнул, повращал своим 55-килограммовым телом во все возможные стороны — и приземлился на спину. Боль была еще более сильной, чем в первый раз, но я все равно должен был совершить третью попытку.
Лишь спустя несколько лет я осознал, что Тарасов не пытался научить нас прыгать и делать развороты в воздухе.
Он учил нас подниматься после падений».
Очень точное наблюдение: Тарасов всегда учил подниматься после падений. Себя и других.
В Финляндии Тарасова интересовало буквально всё, что имело отношение к жизни этой небольшой страны. Его изрядно повеселил мой рассказ о любимых цифрах финнов. До сих пор приходится иногда не только слышать, но и читать, что в Финляндии — сухой закон. Когда-то он там был, но себя, понятно, не оправдал, как и практиковавшаяся одно время карточная система. Финны в шутку утверждают, что их любимыми цифрами являются 5, 4, 3, 2, 1 и 0 — именно в такой последовательности, поскольку 5.4.32 (5 апреля 1932 года) в 10 утра открылись наконец магазины государственной корпорации «Алко», которая только и имела — до вступления в Евросоюз — право продавать в специально оборудованных магазинах (витрины непременно зашторены) алкогольные напитки, включая нормальной крепости пиво, — монополия, определенная законодательством.
Внимательно выслушивал Тарасов, великий парильщик, и рассказы о банной культуре в Финляндии.
В Москве доблестью считается высидеть (да еще кто кого пересидит!) при температуре 120 градусов. В Финляндии давно уже путем исследований, в которых участвовали ученые и врачи, пришли к выводу, что оптимальная для организма температура в парилке — 80-90 градусов, максимум — 100.
Однажды автору этих строк довелось париться в резиденции финского премьер-министра Мауно Койвисто, который, кстати, был затем долгие годы президентом страны. В парилке — два термометра. Один, расположенной в неприметном месте, показывал 90 градусов, другой, на виду, — 120. «Как же так получается?» — поинтересовался я у Койвисто. «Тот, на котором 120, — ответил он, — декоративный. Он предназначен для иностранцев, которые прежде о бане и не слышали. Представьте, возвращаются они в свою страну и с гордостью рассказывают, что сидели в сауне при температуре 120 градусов. Замечательно».