Анатолий Тарасов

Горбунов Александр Аркадьевич

Тарасов прав: при Кулагине команда почувствовала вольницу, игроки стали выискивать для себя послабления. К Кулагину — в том-то и фокус — хоккеисты продолжали относиться как ко второму тренеру. Его воспринимали прежде всего как человека, гасившего гнев «отца родного» (так с легкой руки Евгения Мишакова, обратившегося на собрании к тренеру стали называть Тарасова). «У Тарасова, — вспоминал Мишаков, — разговор был простой. Стоило кому-нибудь начать выпендриваться, Тарасов тут же переходил на “вы” и делал жесткий вывод: “А от вас, молодой человек, что-то говнецом стало попахивать”».

«Хоккеисты, — признавался сам Кулагин, — привыкли, что я отвечаю прежде всего за воспитательную

работу, учебно-тренировочные занятия мне приходилось вести только с юниорами, а в команде мастеров занимался лишь с хоккеистами, не попадавшими в сборную».

Сказать, будто Кулагин — человек мягкотелый, было бы неправдой. Крутостью характера он не отмечен, но жестким, случалось, бывал. Правда, жесткость его в среде хоккеистов оставалась незамеченной и считалась искусственной.

Возвращение Тарасова соперники, прежде всего динамовцы, уверовавшие в победу в чемпионате, прозевали. Рывок ЦСКА, предпринятый с низкого старта, стал для них неожиданным и вверг в стояние ступора.

Непривычной оказалась фора, «выделенная» «Динамо» армейцами. Никогда прежде ЦСКА так слабо не начинал. Догонять пытались обычно его. Подводя итоги чемпионата 1970/71 года, говорили, что Тарасову ничего не надо было менять — ни игровые концепции, ни отношение к игре. Наблюдатели ссылались на опыт десятилетней работы Кулагина с Тарасовым и настаивали на том, что в общем и на тренировках, и в играх ЦСКА при Кулагине был прежним. Всего-то и обращали внимание на некоторую реконструкцию состава: Блинов был переведен Кулагиным в звено к Полупанову и Викулову, а Фирсов, «в полном соответствии с традициями ЦСКА, — как отмечал обозреватель Дмитрий Рыжков, — был приставлен поначалу в роли няньки к молодым Анисину и Бодунову».

Закономерным было названо и увольнение Кулагиным защитника Брежнева (Тарасов переживал потом, что не сумел помешать этому; «Брежнев, — говорил Мишаков, — в свои 35 играл лучше молодых. Но — ветеран. И его списали. А я уверен, что будь в это время в команде Тарасов, уж этот сезон Володя бы точно доиграл»), и фактическое отлучение от игры Мишакова и Моисеева, большую часть игрового времени тоскливо сидевших на скамейке, и кулагинские намеки ветеранам на то, что их время либо прошло, либо подходит к концу.

На исправление просчетов Кулагина у Тарасова ушло не много времени. Он оперативно сбалансировал уровень физической готовности всех игроков — в противном случае они не смогли бы выполнять его тактические установки (как не выполняли их в полной мере при Кулагине). Это позволило избавиться от сложившегося осенью «комплекса минимализма». Во многом разуверившиеся в собственных возможностях хоккеисты довольствовались решением задач, называвшихся тренером «посильными». ЦСКА же всегда славился максимализмом. Требования к хоккеистам были простыми — «играть по возможностям». Это расхолаживало и привело к поразившим всех переменам. ЦСКА перестал вести игры на высоких скоростях, агрессию свел к минимуму и, в отличие от прежних времен, постепенно становился неотличимым от соперников.

Показательно, что после возвращения Тарасова стал выходить «Боевой листок» к каждому матчу. Его редактировал и оформлял Ромишевский. Запретил Тарасов в категоричной форме и обсуждать в команде и в разговорах с журналистами «за уши притянутую», как он выразился, проблему ветеранов.

С огромными физическими нагрузками, предложенными Тарасовым, справились все. Даже те, кто, по мнению тарасовского предшественника, уже не мог в силу возраста воспринимать каскады упражнений, направленных на восстановление скоростной выносливости, силы и скорости. Анатолий Фирсов, начинавший сезон неважно, можно даже сказать слабо,

превратился по ходу внутреннего первенства в одного из лучших бомбардиров, получил титул форварда № 1 на мировом чемпионате и был назван лучшим хоккеистом страны. «Меня, — говорил он после чемпионата мира, — заставляли делать то, что я, казалось бы, делать уже не мог. Заставляли выполнять такую работу, которую я, опять-таки казалось, выполнять уже не мог. Ведь я уже собирался бросить хоккей. Но спасибо тренерам…» Фирсов говорил об обоих тренерах сборной, но, конечно, в первую очередь имел в виду Тарасова, Фирсова полностью восстановившего, заставившего забыть о неудачном начале сезона и поверить в свои силы.

В еженедельнике «Футбол-хоккей» существовала традиция: капитан команды, выигравшей чемпионат — футбольный или хоккейный, — представлял тренеров и партнеров. После невероятного, если говорить о сюжетной линии, чемпионата-70/71, когда ЦСКА на коротком отрезке турнира сначала отыграл у «Динамо» 10 очков «форы», а потом «привез» сопернику 7, игроков ЦСКА представлял Тарасов. «Мы сказали Фирсову, — передает его слова еженедельник, — что такой игрок, как он, не имеет права сам определять срок ухода. Даже если его мастерство несколько пошло на убыль, он способен на льду передать свой богатый опыт молодежи и потому обязан остаться в строю. Фирсов беззаветно предан хоккею. Не будучи здоровяком, он, как никто другой, тренируется умело, грамотно, самозабвенно».

В том, что армейский клуб совершил в чемпионате по существу невозможное, «заслуга старослужащих, — утверждал Дмитрий Рыжков. — Мишаков и Моисеев, Рагулин и Ромишевский, Кузькин и Фирсов — все они словно бы помолодели, и, право, я не знаю, играли ли они когда-нибудь лучше, чем во второй половине нынешнего чемпионата. Вернее сказать, не лучше, а так отдавая себя всего без остатка».

Фирсов одной из главных причин провала осенью 70-го называл «скитание по тройкам». Сам он за небольшой период турнирного времени сыграл не только в своем звене, с разными притом партнерами, но и в тройке Петрова — на двух позициях: харламовской и центрфорварда, и с молодыми нападающими из тройки Анисина. Главным же «скитальцем» при Кулагине оказался Юрий Блинов. В третьей тройке, например в проигранном с разгромным счетом матче со СКА в Ленинграде, Кулагин попробовал пять вариантов построения звена. Подобные шараханья, выдаваемые за эксперименты, — следствие неуверенности в себе, в правильности проведенной перед сезоном подготовительной работы, в точности формирования состава.

«Тарасов, — вспоминал Фирсов, — вернувшись в команду, начал с того, что немедленно прекратил чехарду с составом, и третье наше звено стабилизировалось». Выяснилось, что Блинов — Мишаков — Моисеев — неплохая тройка. Тарасов пригласил их к себе и сказал: «С вами можно стать не только чемпионами страны, но и чемпионами мира, и я прошу вас доказать это…»

В сентябре-ноябре 1970 года, когда с командой работал Кулагин, ЦСКА словно подменили. И подменили еще раз — с 19 ноября, после победы над «Динамо».

Через три дня после возвращения Тарасова ЦСКА выпало играть с лидером. Перед этой важной встречей Тарасов сумел провести лишь одну тренировку. Он рассказывал, что почувствовал, когда вновь появился на льду перед своими ребятами:

«Мучительно искал нужные слова, верный тон — я не готовился, не ждал, что будет так скоро принято это решение, и должен был импровизировать. Передо мною знакомые лица, многих я знаю, как себя, за восемь-десять лет нам пришлось немало вместе пережить. Понимал, что и ребята слишком хорошо меня знают, и потому не мог, не имел права сфальшивить, отделаться какими-то обещаниями.