Анатолий Зверев в воспоминаниях современников
Шрифт:
Жил он рядом с Домом пионеров, через улицу напротив. Как оказалось, одновременно он ходил и в другие кружки рисования — и в клуб Русакова, и в кружок парка «Сокольники», и в Измайловский Дом пионеров.
Владимир Акимович Толика любил. У них были очень теплые отношения. Когда Толика взяли в армию во флот, они переписывались. Толик вместе с письмами присылал Акимычу наброски со своих сослуживцев. Рожков его постоянно опекал, помогал ему. И Толик всегда помнил об Акимыче и, став уже совсем взрослым, навещал его постоянно.
Рожков называл Толика гением и очень гордился им, всегда рассказывал нам о нем разные истории.
В кружок для дополнительных занятий также ходили приятели Зверева, с которыми он учился в училище ХРУ, которое они называли «ХРЮ» — Гущин, Горячкин,
Акимыч часто оставлял им ключи, и они работали там чуть ли не каждый день, вызывая недовольство директрисы Дома пионеров.
Толик часто оформлял Дом пионеров к Новому году, писал роскошных Дедов Морозов, новогодние панно с ночными пейзажами, волками, зайцами, лунным светом, тройками, пользуясь веником, щетками, разбрызгивая гуашь, разливая ее ведрами воды. Это были изумительно эффектные вещи.
Преподавание в кружке было для Акимыча подработкой. Основная работа была в училище памяти 1905 года, где он был завучем. Он рассказывал, как Толик потом недолго учился в училище. Ходил он в основном на специальные предметы (живопись, рисунок), прогуливая общеобразовательные, по которым нахватал двоек. Держал себя независимо, богемно. Мог прийти — одна нога в валенке, другая в сапоге; как говорил Акимыч — «чудил». Это вызывало недовольство администрации, педагогов, поскольку подавало «дурной» пример другим. Тут он еще отпустил бороду (ученикам тогда это запрещалось). Директор вызвал его к себе, стал распекать за то, что Толик прогуливает, игнорирует общеобразовательные предметы, вызывающе ведет себя, отпустил бороду и, показывая на висящие на стене портреты тогдашних членов Политбюро, сказал, что вот у них нет бород, на что Толик ответил, что они ему не указ. Рассвирепевший директор выгнал его из кабинета и тут же последовал приказ об исключении.
Его соученик Горячкин рассказывал, как Толик в училище сдавал вступительные экзамены по живописи. Пришел он, значительно опоздав, когда все места были заняты. Стоял натюрморт и перед ним плотная толпа абитуриентов. Мест не было. Тогда Толик в задних рядах соорудил пирамиду из табуреток. Внизу пирамиды он положил лист бумаги. Сам взгромоздился на пирамиду с красками и ведром воды. Сидя наверху, он смотрел на натюрморт, затем набирал кистями краску и капал сверху на бумагу. Получалось нечто из ряда вон выходящее, необычное, но очень красивое по краскам, и вообще — превосходный натюрморт, за что на экзаменах ему поставили «отлично». Как говорил Горячкин, в училище с рисунком и живописью у него не было проблем. Так, пропустив много занятий по композиции, он пришел на просмотр, не имея работы. Просмотр вот-вот должен был начаться. Задание было — сделать эскиз росписи тарелки. Толик тут же принес ведро воды, разложил лист бумаги, стал на него брызгать, поливать гуашь, швырять, капать краску. На глазах у изумленных учеников за какие-то 20 минут возникла красивейшая картина, за которую Толик тут же на начавшемся просмотре получил «отлично».
Работали все в кружке исключительно много. У Толика же были просто горы рисунков, акварелей, этюдов маслом. Все часто ходили на этюды в Сокольники, благо парк находился рядом, ездили в Абрамцево, ходили в зоопарк. Любимым местом была Яуза, река, которая протекала в Сокольниках в окружении деревянных домов, огородов, заводов — в общем, типичная городская окраина.
Кумирами для нас были передвижники. Мы часто ходили в Третьяковку. Это было как хождение в церковь. Часто там встречали и Зверева. Но его учителем был, как он говорил, Леонардо да Винчи.
К середине 50-х Толик все реже ходил в кружок, а потом появлялся неожиданно в своем неизменном костюме. Как нам казалось, такой взрослый, он вел себя скромно, даже застенчиво, особенно с девушками. Заходил к Владимиру Акимычу проведать его.
После фестиваля молодежи в 1957 году и выступления А. Герасимова, кажется, в Академии, где он как пример абстракциониста назвал Зверева, слава его стала стремительно расти. Во время фестиваля в парке Горького работала международная студия, где рисовали молодые художники со всего мира. Толик проникал туда, показывая, как пропуск, похожую на него коробку из-под
В 60-е годы Зверева часто можно было видеть в Сокольниках в парке. Вообще, Сокольнический парк был у жителей района любимым местом, где можно было развеяться от тоски переполненных коммуналок, бараков, пройтись по природе, попить пивка. Сокольники для Толика были родным домом. Во-первых, он их без конца рисовал, во-вторых, работал там одно время маляром, часто просто там гулял, отдыхал.
Одной из страстей Толика был шахматный клуб в парке, где он был завсегдатаем, играя в свою любимую игру — шашки, часто на деньги. Игрок он был блестящий. Казалось, его было невозможно обыграть. Он был знатоком теории игры, рассуждал о выдающихся мастерах шашек, был в курсе шашечных событий.
Второй страстью Толика можно назвать футбол. Как и большинство жителей Сокольников, он болел за «Спартак». В Сокольниках находилась знаменитая Ширяевка, Мекка болельщиков — Спартаковский клуб. Толик приходил на Ширяевку посмотреть и поиграть в футбол. Обычно это происходило так. На Ширяевке постоянно тренируются ребята. Страстью Толика было стоять в воротах. Упросив ребят, он становился в ворота в своем неизменном темном костюме. Надо было видеть, как он бросается на мяч, кидается на землю. Ребята потешались, но и Толик был в восторге. После игры довольный, слегка отряхнув порядком перепачканный в земле костюм, Толик приглашал пить пиво, благо тут же в ларьке его было навалом. С бутылкой пива в руках он тут же принимался теоретизировать о футбольной тактике, сетовать, что, к сожалению, игроки не применяют открытый им рикошет, когда нападающий, прорываясь к воротам, бьет по своему игроку, от которого мяч отскакивает в ворота противника. Он ходил и на матчи команды мастеров «Спартака».
В то время он был уже знаменит, о нем много говорили в среде художников. Тогда у Толика появились заказы на работы. Непременным его условием было, чтобы заказ (допустим, пейзаж) выполнялся в трех техниках (масло, акварель и рисунок). Он называл суммы (50–100 рублей), которые тогда казались огромными. Предлагал покупать еще и свои трактаты о живописи, об игре в шашки, об искусстве, причем в стихах. Запомнилась рифма из трактата: «болото» — «Буанарото». Заказы эти выполнялись в его «мастерской». В маленькой комнате деревянного дома с печкой, где он жил с матерью и сестрой, был отгорожен занавеской угол, где на стуле стоял холст. Это была его мастерская. Маманя считала, что он занимается пустяками и часто растапливала его работами печку.
В Сокольниках на этюдах, когда собиралось много зевак, Толик, прервав работу, тут же предлагал сделать чей-нибудь портрет за рубль, за три рубля или за пятерку. В Сокольниках в Детском парке в изокружке работал его приятель Горячкин. Толик часто заходил к нему порисовать. Помню, как они делали наброски по 15 минут с позирующих по очереди ребят из этого кружка. Толик, как обычно, был без красок, поэтому он пристроился к Горячкину, и они рисовали из одной коробки с акварельными красками. Горячкин экономно макал кисточку в краску. Толик же взял сразу три кисти и так засовывал их в коробку, что краски буквально таяли на глазах. Горячкин долго терпел, косился, но потом не выдержал: «Ты что делаешь? На тебя не напасешься». Тогда Толик говорит: «Ну хорошо. Красок не надо. Давай мне воду от красок». И продолжал рисовать. Самые удачные работы, как ему казалось, Толик взял для «продажи», остальные раздал. Тут же, из горячкинских масляных красок, Толик сделал несколько монотипий. На стекло он выдавил чуть ли не по тюбику разных красок. Некоторое время как бы соображал, что получилось. Затем достал из кармана расческу и стал ею перемешивать эту массу. Потом положил на стекло листы бумаги и отпечатал это. Получилось, как нам тогда казалось, дикая абстракция. Но Толик был доволен. Тут же придумал название — «Болото» и взял несколько на «продажу».