Анатомический театр
Шрифт:
— Перебьешься, — отрезала Эйлин. — Шандор, перекидывайся обратно, нам его еще закопать нужно.
Выяснять, куда именно попали вилы, чтобы вбить туда кол, они не решились: положили тело в могилу прямо с ними в боку. Косу, принесенную Джордже, тоже оставили, положив между шеей и головой.
— Не могила, а крестьянский сарай, — прокомментировал Кайлен.
— Зато лежит тихо, как положено, — ответил Фаркаш, прикрывая покойника полуразбитой гробовой крышкой.
— Лучше бы он так
— Увы, его решили раскопать, — вздохнула Айлин.
— Его решили раскопать, потому что понятия не имели, что таких покойников нельзя раскапывать. А перед этим — его решили закопать, а не сжечь, потому что понятия не имели о необходимости кремации. А все оттого, что покойный Ливиу не захотел подводить жену под Пакт, так же, как я не хочу под него подводить Ионела с Марией. А потом этот остолоп Франц сердце нормально не вернул на место — и тоже, ты не поверишь, потому что понятия не имел о том, насколько это важно… — раздражаться на Пакт, одновременно закапывая могилу, было особенно хорошо: речь становилась ритмичной, как взмахи лопаты, а злость сразу делала тяжелый физический труд легче.
Фаркаш копал молча. Мариус тоже молчал: он предпочитал никогда не вмешиваться в подобные разговоры. Эйлин смотрела на Кайлена устало и снисходительно: она слышала подобные речи уже не единожды и при этом совершенно не собиралась с ними соглашаться.
— Своего Франца ты мог обо всем предупредить, Пакт этому никак не мешает, — меланхолично возразила Эйлин.
— Я предупредил, а он не послушал. Ему, видите ли, страшно. Поскольку голова у него забита местными кошмарными байками и логрийскими темными романами, а соответствующего воспитания — нет. У меня — есть, у тебя — тем более есть, и у Шандора — тоже есть, а у него — нет. Он тычется куда попало, будто слепой котенок. Или как этот стрыгой безголовый…
— Тебе напомнить, из-за чего Пакт был принят? — не собиралась сдаваться Эйлин, как и всегда.
— Я прекрасно помню, из-за чего Пакт был принят. И знаю, что творилось в те времена. У меня, видишь ли, целый книжный магазин есть, а в нем — множество книг, которые я, большей частью, прочел. Так что историй про колдунов и ведьм Темных веков я знаю больше тебя в несколько раз. С тех пор почти тысяча лет прошла, Эйлин! За тысячу лет изменилось очень многое…
— Даже самоходки изобрели, — неожиданно вставил Фаркаш, ставивший эти споры по значимости где-то возле последних сплетен о соседях, обсуждаемых кумушками. Поскольку они, в конечном счете, ни к чему не вели.
Кайлен и сам понимал их бесплодность, но ему нужно было высказаться. Разумеется, в том, что он среди ночи на деревенском кладбище закапывал могилу, были виноваты и два этих голодранца-мародера,
— Да, очень многое изменилось, — покивала Эйлин. — Они стали красть трупы на кладбищах, чтобы расчленять их в анатомическом театре ради новых знаний. Мне даже представить страшно, докуда они дойдут еще и с магией. Скорее всего, в такие дебри, которые колдунам и ведьмам Темных веков даже не снились…
Кайлен усмехнулся и покачал головой.
— Ты не понимаешь, Эйлин… Они дотуда в любом случае дойдут. Только если Пакт будет действовать в прежнем виде, дойдут, совершенно не осознавая, что творят. И тогда — да, все будет намного хуже, чем с колдунами Темных веков.
— Каждый, кто дойдет, подпишет Пакт.
— Рано или поздно вам придется заставлять подписывать Пакт целые кафедры в Академии разом. Что его само по себе в известной степени обессмысливает.
— Это все гипотетические рассуждения, — Эйлин махнула рукой. — Ничего подобного пока не случилось.
— Когда случится — будет уже слишком поздно, — зловеще напророчествовал Кайлен и кинул на могилу очередную лопату земли.
— Когда случится — тогда и обсудим, — подвела черту под очередным спором Эйлин.
Эпилог
Ночью Кайлену снился анатомический театр. Рассевшиеся по его скамьям студенты неотрывно смотрели на преподавателя, одетого в костюм средневекового чумного доктора с птичьим клювом. Он вальяжно прохаживался вокруг стола, что-то рассказывал и тыкал в стол указкой. Вот только тела на столе не было. И вообще ничего не было. Он был девственно пуст.
— А где же тело?! — не выдержав, воскликнул Кайлен, по странной логике сна вдруг оказавшийся одним из сидящих на трибунах, а не сторонним наблюдателем.
— Никто не знает, — ответил «чумной доктор». — Но это и не нужно…
Кайлен резко проснулся и вперился взглядом в темноту. «Так большинство людей воспринимает магию, — подумал он. — С интересом, собравшись толпой, они наблюдают за явлением, ловят каждый знак и слово о нем… Но никогда не видят его самого, сколько ни смотрят. Потому что его скрывает Пакт».
Дурацкий анатомический театр, который не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно они все, пытливые и упорные, придумавшие самоходки и дирижабли, медицину и математику, печатные книги и граммофоны, воскликнут: «А где же тело?!» — ровно так же, как Кайлен во сне. И никаких благоглупостных отговорок не примут. И добьются ответа, так или иначе.