Анатомия человеческой деструктивности
Шрифт:
Вскоре после приезда в Вену Гитлер явился в Академию художеств и подал заявление о допущении к ежегодному вступительному экзамену. Он, очевидно, не сомневался, что его примут. Однако экзамен он не сдал; выдержав первый экзаменационный этап, второй он провалил.
Сам Гитлер пишет в книге «Майн кампф»: «Я был так уверен в успехе, что отказ был для меня как гром среди ясного неба». Он пишет, что один из профессоров Академии художеств сказал ему, что, по-видимому, он имеет большую склонность к архитектуре, чем к живописи. Но даже если это и соответствовало истине, Гитлер все же не последовал его совету. Его могли принять в архитектурную школу при Академии при условии, если он еще год будет посещать реальное училище. Но нет фактов, доказывающих, что он всерьез думал об этом. Слова Гитлера в «Майн кампф» не соответствуют действительности. Он пишет, что осуществление его творческих стремлений сорвалось «из-за человеческих стереотипов мышления»: ведь у него не было аттестата зрелости. А затем идет чистое самолюбование и хвастовство: «Я хотел стать архитектором; препятствия же существуют не для того, чтобы перед ними капитулировать, а для того, чтобы их преодолевать. И я хотел их преодолеть…» Но в действительности все было как раз наоборот.
Его
339
Эскапизм — стремление человека избавиться от действительных проблем, уйдя в мир иллюзий. — Прим. ред.
Окружающим людям Гитлер говорил, что учится в Академии художеств, и повторял эту ложь даже Кубичеку, когда тот приехал в Вену. Но однажды Кубичек усомнился в его словах, он просто не мог себе представить, как это можно совместить: учиться в Академии и вместе с тем с утра до вечера валяться в кровати. Гитлер сказал ему правду. Он яростно проклинал всех преподавателей Академии художеств и грозился доказать им, что и без их помощи станет знатоком в области архитектуры. Его «метод изучения» состоял в том, что он бродил по городу, разглядывал монументальные строения, а вернувшись домой, делал бесконечные рисунки, наброски, эскизы фасадов. Его уверенность в том, что таким образом можно подготовиться к профессии архитектора, свидетельствовала лишь о недостатке чувства реальности. С Кубичеком он обсуждал планы архитектурного обновления Вены, а также свое намерение написать оперу. Он посещал парламент, чтобы послушать дебаты в рейхсрате. Он еще раз подал заявление в Академию художеств, но на этот раз не был допущен даже к первому экзамену.
Больше года он провел в Вене, не занимаясь ничем серьезным. На вступительных экзаменах он дважды провалился, однако продолжал утверждать, что находится на пути в большое искусство. Несмотря на весь этот обман и показуху, у него самого, видимо, все-таки было ощущение провала, который он потерпел за год. И это было гораздо серьезнее, чем в реальном училище, когда он мотивировал свои неудачи желанием стать художником. Не состоявшись как художник, он не имел больше подобных оправданий. Он получил отпор именно в той области, которая, по его убеждению, сулила ему большое будущее. И ему не оставалось ничего другого, как обвинить профессоров Академии, общество и весь мир. Тогда, очевидно, начала крепнуть его ненависть к жизни. При этом нарциссизм заставлял его все больше и больше отворачиваться от реальности [340] .
340
Пытаясь подчеркнуть серьезное отношенне Гитлера к изучению искусства, Мазер пишет, что Гитлер брал уроки у скульптора, профессора гимназии Панхольцера. Единственным доказательством этого служит письмо матери хозяйки дома, где Гитлер снимал комнату, адресованное художнику-декоратору, профессору Роллеру, в котором она просит того, принять Гитлера и проконсультировать его. Мазер предполагает, что именно Роллер посоветовал Гитлеру брать уроки у Панхольцера, но не может этого доказать и не пытается документально подтвердить тот факт, что Гитлер действительно занимался у Панхольцера. Он лишь упоминает о тон, что Гитлер 30 лет спустя назвал его своим учителем, что звучит малоправдоподобно. Но откуда Мазер мог знать, что Гитлер должен был «настойчиво и упорно» работать в ателье Панхольцера, остается тайной, как и то, почему начинающий художник и архитектор хотел брать уроки у скульптора.
С этого момента Гитлер почти полностью изолировался от людей, и это ярче всего выразилось в том, что он внезапно порвал отношения даже с Кубичеком, который был единственным человеком, с кем он хоть изредка еще общался. Он отказался от комнаты, которую они вместе снимали, сделал это в его отсутствие, когда Кубичек был у родителей, и даже не оставил ему своего нового адреса. Кубичек потерял его из виду и встретился с ним только тогда, когда Гитлер был уже рейхсканцлером.
Приятное времяпрепровождение — безделье, вечные разговоры, прогулки и рисование — медленно подходило к концу. При экономной жизни денег у него оставалось не больше чем на год. Поскольку говорить ему было не с кем, он начал больше читать. В то время в Австрии было много политических и идеологических групп, которые выступали с позиций немецкого национализма: «национал-социализма» (в Богемии) и антисемитизма или расизма. Все они действовали разрозненно, выпуская свои издания, проповедуя свою собственную идеологию. Гитлер взахлеб читал все эти памфлеты и жадно впитывал смесь из национал-социалистских и расистских идей, которые впоследствии были положены в основу его собственной концепции великой Германии. Итак, в этот венский период он не стал художником, зато заложил основу для будущей политической карьеры.
Осенью 1909 г. у него закончились деньги, и он тайно покинул квартиру, не заплатив за жилье. Началась пора тяжелых испытаний. Он ночевал на скамейках, в ночлежках, а к декабрю 1909 г. стал настоящим бродягой и проводил ночи в приюте, который существовал на средства филантропического общества защиты бездомных. Молодой человек, который менее трех лет назад прибыл в Вену с твердым намерением стать великим художником, вместо этого стал бездомным бродягой, который с жадностью кидался к филантропической тарелке горячего супа и не имел никаких видов на будущее. Но при этом он ничего не делал, чтобы заработать себе на жизнь. Он сник. И уже сам факт пребывания в приюте для бездомных, по словам Смита, свидетельствовал о том, что он «признал свое окончательное поражение».
В результате этого поражения Гитлер не состоялся не только как художник, он не состоялся и как представитель немецкого среднего класса, как сытый, хорошо одетый бюргер с приличным образованием, имеющий право и привычку презирать представителей низших слоев. Теперь он сам пополнил эту армию отверженных, убогих, он стал бродягой, а они считаются отбросами общества. Это было сильным унижением для представителя среднего класса, для любого буржуа, а уж тем более для такого нарцисса, каким был Адольф Гитлер. Но зато он был упрям, и это не позволило ему отчаяться. Более того, столь безнадежная ситуация в какой-то мере, видимо, заставила его собрать свои внутренние ресурсы. Ведь самое страшное уже было позади, он опустился на самое дно, но не утратил ни капли своего нарциссизма.
Теперь надо было выйти из состояния унижения и краха, отомстить своим «врагам» и доказать всем, что этот нарцисс и в самом деле чего-то стоит.
Этот процесс можно лучше понять, если вспомнить известные нам клинические случаи крайнего нарциссизма. В кризисных ситуациях чаще всего нарцисс не способен оправиться от удара. Поскольку его внутренний мир (субъективная реальность) и внешний (объективная реальность) совершенно не совпадают, наступает полное раздвоение личности, от которого он буквально впадает в душевное расстройство. Иногда нарциссу удается найти некоторое убежище в реальной жизни. Например, его может устроить положение подчиненного, которое позволяет сохранять нарциссические мечты, обвинять весь мир в своих бедах и жить, ничего не делая и не страдая от ощущения катастрофы. Особо одаренный человек может найти другой выход. Он может попытаться преобразовать реальность так, чтобы воплотить в жизнь свои фантазии. Но для этого требуется не только талант, но и соответствующие исторические условия. Нередко возможность такого решения предоставляется политическим лидерам в периоды социальных кризисов. Если у лидера есть дар убеждения, если он умеет говорить с народом, если он достаточно ловок, чтобы организовать массы, то он может преобразовать реальность в соответствии со своей фантазией. Нередко демагог, стоящий на грани психоза, спасается от безумия тем, что внешне «сумасшедшие» идеи он выдает за «рациональные». И кажется, что в политической борьбе кое-кто руководствуется не только стремлением к власти, но и необходимостью спастись от безумия.
Теперь мы вернемся к тому пункту, где мы оставили Адольфа Гитлера. Это был самый критический, самый горький период его жизни. Он продолжался не очень долго — быть может, пару месяцев, и окончился без всяких усилий с его стороны. Позднее в книге «Майн кампф» Гитлер утверждал, что он никогда ничего не делал собственными руками. В тот же момент его положение улучшилось вскоре после того, как он подружился со старым бродягой по имени Ханиш. Это был отвратительный тип, который, как и Гитлер, проявлял интерес к живописи и к политике [341] . Ханиш сделал Гитлеру практическое предложение, как обоим выбраться из крайнего кризиса. Гитлер должен был попросить у матери некоторую сумму денег на покупку красок. Тогда он сможет рисовать почтовые открытки, а Ханиш будет их продавать. Гитлер последовал его совету. Ему прислали 50 крон, на которые он купил бумагу, краски и пальто, в котором крайне нуждался. Затем они с Ханишем обосновались в маленьком приюте (приличное заведение для бездомных мужчин). Здесь Гитлеру разрешили рисовать в большом общем зале. Все шло хорошо. Адольф рисовал почтовые открытки, а Ханиш продавал их на улице. Затем Гитлер нарисовал несколько больших картин (акварелью и масляными красками). Ханишу удалось продать их — кое-что в художественный салон, а кое-что даже антиквару. Теперь все было бы совсем неплохо, если бы не одна проблема: Гитлер не умел и не хотел трудиться! Как только у него появлялось хоть немного денег, он прекращал рисовать и начинал «выступать» перед обитателями приюта на политические темы. Но теперь у него все-таки был хоть какой-то мало-мальски постоянный доход. Дело закончилось тем, что приятели поругались. Гитлер обвинил Ханиша в том, что тот утаил от него часть денег за проданную картину. А затем он написал донос в полицию, и Ханиша арестовали. В дальнейшем Гитлер сам стал заниматься этим делом: сам рисовал и сам продавал свои картины (в основном его покупателями были два еврейских антиквара). Ему не хватало усидчивости и целеустремленности, а то он мог бы стать настоящим предпринимателем. Он жил экономно и накопил немного денег. Вряд ли можно сказать, что он стал «художником», ибо он большей частью лишь копировал фотографии и картины, на которые был спрос. Он по-прежнему жил в мужском приюте, но его положение там существенно изменилось: теперь он был здесь постоянным жителем, т.е. относился к той маленькой «элитной» группе постояльцев, которые на временных смотрели свысока.
341
В дальнейшем я главным образом ссылаюсь на исследование Смита.
Можно предположить, что существовало несколько причин, побудивших Гитлера остаться жить в мужском приюте. Маловероятно, что мотивы были экономического характера. За 15 крон, которые он ежемесячно платил за пристанище в приюте, он мог бы найти приличную частную комнату. Так что речь, по-видимому, следует вести о какой-то психологической мотивации. Как и многие люди, живущие без родных, Гитлер боялся одиночества. Ему необходимо было какое-то внешнее общение, чтобы хоть как-то компенсировать внутреннее одиночество. Еще больше ему необходимы были слушатели, на которых он мог производить впечатление. Все это он и получал в мужском приюте, обитатели которого чаще всего были изгоями общества. Это были одинокие и убогие люди, не знавшие нормальной жизни. Гитлер конечно же был умнее, сильнее и энергичнее, чем они. Они играли в его жизни ту же самую роль, что и его друзья детства, товарищи по играм — Кубичек и другие. Они давали ему возможность развивать свои задатки и способности, оттачивать ораторское искусство, учиться впечатлять и внушать и т.д. Занимаясь рисованием в общем зале, Гитлер имел обыкновение неожиданно прерывать работу и произносить страстные политические речи. Это были своего рода репетиции к будущим всенародным «спектаклям». Так приют стал для Гитлера стартовой площадкой политического демагога.