Анатомия любви
Шрифт:
– Сестра, – позвал кто-то. Занавески раздвинулись, и появился рослый чернокожий мужчина. – Сестра? Опять тот же звук. Вы не взглянете?
– Вашу мать дренируют, – ответила сестра с раздражением. Мужчина неуверенно кивнул и скрылся за занавеской. – Бедняга, – пробормотала сестра вполголоса. – Он сидит с ней уже одиннадцать дней, а она даже не знает… – Взгляд медсестры остановился на блокноте, который Артур засунул под простыню, однако она тряхнула головой, решив не замечать его.
Сестра тут же ушла, а вскоре вернулась Роуз.
– Все
– Да. Все прекрасно. Прекрасно. – Она забрала у Артура сумочку и сунула под мышку. Настороженно посмотрела на нас, уверенная в том, что мы ее обсуждали. Затем она обернулась через плечо, убеждаясь, что мы одни, и сказала: – Тот полицейский надзиратель, Эдди Ватанабе, около часа назад звонил нам домой.
– О боже, – пробормотал Артур.
– Дина взяла трубку. Рассказала ему, что мы в больнице.
Я уже был на ногах. Подошел к окну, ожидая, вероятно, увидеть, как подъезжает полицейская машина, но из окна палаты были видны только такие же больничные окна, угрюмые и мутные, – вид из дешевой гостиницы для отчаявшихся людей.
– Она сказала ему что-нибудь еще? – поинтересовался я.
– Кто знает? – ответила Роуз.
– А ты ей что-нибудь говорила? – спросил Артур. – Она знает, что он в городе?
– Не помню. Может быть, говорила.
– Не помнишь? – удивился Артур.
– Наверное, мне лучше уйти, – сказал я.
– Куда ты поедешь? – прошептал Артур.
– Обратно? – спросила Роуз.
– Не знаю. Мне страшно. – Но, произнося эти слова, я знал, что уезжаю немедленно.
Я уеду, не поговорив с лечащим врачом Артура, уеду, ничего не узнав о новом и трудном перемирии родителей, уеду сейчас же, чтобы спастись.
Я услышал в коридоре шаги. Звук показался мне размеренным, деловитым. Моя жизнь мгновение балансировала, словно яйцо на краю стола, но шаги прошли мимо – врач в зеленом хирургическом халате.
– Мне лучше уехать прямо сейчас.
– Я тебя отвезу, – сказала Роуз.
– Спасибо.
– Только не волнуйся. Не переживай заранее, пока ничего не случилось. Ты меня понимаешь? Иначе ты обессилеешь от одного только волнения.
Я кивнул, а про себя подумал: она заговаривает мне зубы, хочет, чтобы меня схватили.
– Ты всего лишь мелкая рыбешка в большом пруду, – сказала Роуз. – Я знаю, как они работают. Он просто сидит сейчас на телефоне.
Артур похлопал по кровати:
– Подойти сюда на минутку. Сядь.
Я сорвался.
– Нет! – прокричал я почти во весь голос. Мир перед глазами трепыхался, словно флаг на ветру. – Я хочу убраться отсюда немедленно! – Мой голос эхом разнесся по палате. Добрый сын выглянул из-за занавески, скрывавшей кровать его матери. Послышались шаги, спешно приближавшиеся к нам. – Кажется, мне пора уходить, – более-менее нормальным тоном произнес я.
Родители смотрели на меня, из их глаз бил луч неодобрения: я веду себя как дурак, позорю их.
Я выскочил из палаты в тот момент, когда входила медсестра в темных очках. Я толкнул ее, но даже не обернулся. Понадеялся, что иду к выходу. Я услышал, что за мной кто-то бежит, обернулся через плечо, хотя и не хотел. Это была Роуз, она держала сумочку, словно мяч, и бежала поразительно грациозно. Я остановился и подождал ее. Мы молча вышли из больницы и хранили молчание, пока сидели в машине и она заводила двигатель.
– Ты что, снова сошел с ума? – спросила она, глядя в зеркало заднего вида.
– Да. Окончательно. А теперь, пожалуйста, отвези меня в аэропорт. И еще тебе придется дать мне денег на билет. Я на мели.
– Думаешь, я таскаю с собой такие суммы?
– Тогда сними с кредитки.
– Не знаю, с кем ты сейчас разговариваешь. У меня нет кредитки, если не считать карты из «Вейболта».
– Тогда заплати чеком. Мне все равно.
– Я не знаю, сколько денег у меня на счету.
Я набросился на нее, схватил за шею и сдавил пальцами. Она вскрикнула и ударила по педали тормоза. Мы оба дернулись, заваливаясь вперед, но я держал ее, лишь смутно сознавая, что творю.
– Тогда отвези меня на автобусную станцию, – велел я.
– Мне больно! – вскрикнула она, протянула руку к шее и впилась в мою кисть ногтями.
Я отпустил ее. Меня била неудержимая дрожь. Я взял с заднего сиденья чемодан. Мы остановились посреди бульвара Стоуни Айленд, и машины, ехавшие за нами, загудели. Вот так меня и поймают, подумал я, но даже страх был какой-то далекий и искаженный. Роуз растирала шею, пристально глядя на меня – со страхом или ненавистью, я не разобрал, может быть, даже с жалостью.
– Прости, что сделал тебе больно, – сказал я. – Пожалуйста, отвези меня…
Мимо нас сумели протиснуться две машины. Остальные – не знаю, сколько их было – продолжали гудеть.
– Я никуда не поеду, – заявила Роуз.
Она поворачивала голову из стороны в сторону, проверяя, хорошо ли работают мышцы шеи.
Я зажмурился, закрыл руками лицо и увидел, как хватаю ее за плечи, трясу изо всех сил, бью ее… Я распахнул дверцу, побежал по улице, и чемодан колотил меня, словно живой.
Добираться от Чикаго до Стоутона автобусом было непросто, ближайший уходил от терминала на Рэндольф-стрит в четыре пополудни, то есть через три с половиной часа. Мне показалось, это небезопасно. Роуз же знает, куда я направился, она обязательно убедит себя, что я страдаю от душевного расстройства и меня необходимо вернуть, чтобы спасти. Мне было невыносимо смотреть на людей вокруг. Даже бродяги выглядели зловеще: если они не были похожи на переодетых копов, то казались предвестниками беды. Отвратительный, водянистый с прозеленью свет, пронзительные запахи дешевой еды, хлорки, старых газет. Мне хватало денег на билет до Нью-Йорка. Я не знал, как поеду оттуда дальше, зато автобус отправлялся через пятнадцать минут.