Анатомия страха
Шрифт:
Скоро дела стали совсем плохи, и Дима стал всерьез задумываться, а не занять ли где денег и получить лицензию на право заняться частной детективной деятельностью. Он видел себя эдаким Арчи Гудвином. Вот тогда-то ему и позвонил бывший сокурсник Вадик Соловьев по прозвищу Птица.
Они не сталкивались с самого выпуска, и Дима был изрядно удивлен, увидев вместо тощего пронырливого паренька солидного лысого дядьку в роскошном костюме, вылезающего из «вольво» цвета зеленой навозной мухи. Птица сразу взял быка за рога и предложил Диме пост генерального директора своего нового предприятия — детективного агентства, специализирующегося на слежке за неверными супругами. К посту
Дима колебался. Это было уж как-то слишком вовремя. Он элементарно не мог понять, зачем Птице понадобилось детективное агентство. Для прибыли заводят совсем другие игрушки. Для охраны и прочих бандитских гешефтов — тоже. Но он также знал, к счастью, не по своему опыту, что проявлять любопытство насчет бизнеса даже близких друзей, не говоря уже о просто знакомых, может быть опасно для здоровья.
Птица отверг все возможные возражения и сомнения. В качестве зицпредседателя предполагался коммерческий директор. На Диму возлагались обязанности главного специалиста-координатора, кадровика и технического директора. Однако по глобальным вопросам предлагалось все же советоваться с большим боссом Птицей, который поклялся, что не собирается втягивать его ни во что скользкое. «Мне нужен человек, которому можно доверять и в личном плане, и в профессиональном. Который, к тому же, не будет задавать лишних вопросов», — сказал он.
И дела пошли. Был ли Дима таким хорошим организатором, или все дело было в актуальности услуг, но клиент повалил валом, оставляя в кассе немалые денежки.
Итак, в пределах своей миссии Дима мог все, но в данный момент не хотел ничего. Ему было элементарно лень даже подняться из-за стола и доползти до кресла или диванчика. А объяснялось все просто: он очень плохо переносил жару, тем более жару питерскую, не очень жаркую, но влажную и душную. Вообще он был «кофейным наркоманом» и не мог сносно существовать без ведерной чашки животворного напитка с утра и еще нескольких в течение дня. Но в жару кофе рыл подкоп под сердце, и приходилось переходить на крепкий холодный чай.
Глотая отвратительную бурую бурду, Дима исходил раздражением и с грустью вспоминал об отпуске. Сотрудники агентства родили «народные приметы»: «Жара — к начальственному гневу» и «Лето на жару, Сиверцев — на север». Словно оправдывая свою фамилию, Дима уже лет двадцать ездил отдыхать не в Крым, не на Кавказ и даже не на модные заграничные курорты (хотя такая возможность появилась совсем недавно), а действительно на север — в Карелию или Поморье.
Он любил хмельной боровой воздух, холодную синь озер, торжественную тишину бескрайних лесов, нарушаемую лишь щебетом птиц и шумом ветра. Там были его корни: Димин дед родился в крохотной лесной деревушке под Сортавалой, прожил в ней всю свою жизнь и умер в возрасте ста тринадцати лет — еще крепким и вполне здоровым, тихо, как уснул…
Дима собрал себя веничком на совочек и нажал кнопку переговорного устройства.
— Слушаю, Дмитрий Иваныч! — кокетливо отозвалась секретарша Леночка.
— Лена, меня нет, — простонал Дима. — Ни для кого.
Он отключился и вяло добрался до дивана. Нет, жара жарой, а так распускаться просто неприлично.
Зимой ему стукнуло сорок два. Именно стукнуло, а не исполнилось, потому что как-то вдруг, неожиданно он заметил, что время с каждым годом летит все быстрее и быстрее. Конечно, с его сумасшедшей работой оно никогда не стояло на месте, но только после сорока Дима отчетливо понял, что прожитых лет становится все больше, а тех, что остались, — соответственно меньше. Это ведь только в молодости кажется, что впереди — немереная целина, которой столько, что и не жаль.
Тем не менее, сорок два ему никто не давал, от силы лет тридцать пять. Статью Дима пошел в предков-поморов, по семейному преданию, в восемнадцатом веке переселившихся в Карелию из-под Архангельска. Он был высоким, худощавым, но не тощим, а жилистым, крепким. Русые волосы, серо-голубые глаза и аккуратная, чуть светлее волос, борода делали его похожим на былинного витязя. Помимо всего прочего, в Диме была какая-то загадочная отстраненность, делавшая его необыкновенно притягательным для дам всех возрастов.
Не вставая с дивана, Дима позвал Лену, и, когда она просунула в дверь голову, попросил еще чая. Хотел было попросить ее заодно почесать ему пятки, но побоялся, что она воспримет это всерьез. Он поправил под головой ярко-желтую ворсистую думочку с вышитыми пальмами, снежинками и пронзительной надписью «Хреновое лето!». Подушку ему презентовала в качестве сувенира именно Леночка. Она привезла сувенир из Сочи, куда поехала отдыхать одна после нескольких неудачных намеков на то обстоятельство, что их отпуска совпадают. Дима намеки понял, равно как и надпись на подушке, но виду не подавал. Ему казалось слишком банальным заводить интрижку с секретаршей. Тем более Леночка, которую он звал про себя Подлещиком, была совершенно не в его вкусе: мелкая и чудовищно костлявая.
Отхлебывая мерзкий холодный чай, пахнущий веником, Дима с сожалением думал о том, что, наверно, придется скоро расстаться с Аллочкой, невероятно сексуальной девицей, обладавшей ногами от подмышек, длинными рыжими волосами и малахитовыми глазами. Аллочка могла соблазнить даже идола с острова Пасхи, но при этом слишком бросалась в глаза и поэтому хорошо запоминалась.
Помимо слежки за неверными супругами агентство занималось и вовсе малопочтенным промыслом, именуемым «провокацией». В обязанности нескольких ослепительных красавиц и красавцев, работающих провокаторами по трудовому договору, входило соблазнение супруга или супруги клиента, причем секс был необязателен. Считалось достаточным, чтобы клиент просто застукал свою половину в пикантной ситуации и получил повод для развода, скандала или чего он там еще желал.
Несколько раз Диму просили сделать видео- или фотосъемку, но не жены или мужа, а совершенно постороннего человека. Памятуя о громких скандалах с голыми министрами и прокурорами, он неизменно отказывался.
Посылая своих подчиненных на ассенизационные работы, сам Дима изнывал от скуки. До тех пор, пока не появлялось настоящее дело. Обычно это были личные просьбы знакомых. Он вставал на уши, задействуя все свои старые связи, и чаще всего добивался успеха. Деньги при этом брал исключительно на текущие расходы. Если адюльтеры были его нудной, но доходной работой, то раскрытие краж, убийств, поиск пропавших людей превратились в хобби, дело для души.
Однако если нет худа без добра, то и добро, как известно, без худа — чудо. «Собственные» дела имели обыкновение сваливаться на него именно в тот момент, когда это было наименее кстати. Так случилось и сегодня. Запищал мобильный, который Дима, размякший от духоты, забыл отключить, и голос бывшего сослуживца Вальки Стоцкого произнес:
— Митька, у меня тут клиентка есть. Для тебя лично.
Женщина сидела перед Димой, нервно комкая носовой платок. Ей было лет тридцать пять. Около глаз посетительницы прорезались заметные морщинки, корни рыжевато-каштановых волос предательски темнели, кое-где поблескивая серебряными нитями.