Андрей Беспамятный - Кастинг Ивана Грозного
Шрифт:
Смерды, подобно покорным овцам, стояли привязанными к телегам и ждали своей участи. Даже девки с телег и те убежать не пытались. Разве из малых детей кто, почуяв отсутствие присмотра, чесанул в лесные дебри. Правда, когда боярин начал перерезать веревки, невольники стали плакать, вставать на колени, пытались целовать руки — но сейчас это благодарное раболепие не вызывало у помещика ничего, кроме брезгливости.
— На поляну ступайте, — отмахивался он. — Раненых, убиенных подберите. Они за вас живот отдали. Сами откуда?
Ответы звучали разные: Рагозы, Романы, Бутырки, Лупья, Пура, Ярань — похоже, вотяки прошлись по вятской земле изрядно, не забыв ни
Когда Илья Федотович вернулся к месту сечи, десятки смердов уже успели расчистить поляну, перенеся на повозки раненых и павших русских воинов, раздев и побросав в реку вотяков. С некоторым облегчением боярин Умильный увидел среди всадников Тихона, Славослова, Ергу, Тюмоню и еще нескольких холопов. Значит, потери его составили не полтора десятка людей, а где-то семь или восемь. Все меньше разору получается.
— Как ты, Илья Федотович? — выехал навстречу боярин Дорошата.
— Плохо, Семен Юрьевич, — честно признался помещик. — Похоже, не один отряд у вотяков был, а несколько. И ушли разными путями. Эти поместья возле монастыря грабили. А кто в Богородицком был — то неведомо. И куда сгинули, непонятно.
— А ты бея ихнего расспроси, — усмехнулся Дорошата. — Знает поди, с кем дружбу водил.
— В полон взяли? — встрепенулся боярин.
— Подобрали бесчувственным. Резать не стали. Подумали — может, спрос захочешь учинить? Ты ведь у нас ныне воевода, Илья Федотович.
Холопы соседа торопливо приволокли и поставили перед очами помещиков гладко выбритого черноглазого вотяка с узкой кровавой полосой на горле. Илья Федотович сразу узнал своего недавнего противника — пусть даже с того успели содрать бахтерец [90] и мисюрку. Впрочем, станичник оставался в темно-синей шелковой рубахе и парчовых шароварах, которые все равно выдавали его высокое звание.
— Каких будешь, тать? — склонивши голову, спросил Умильный.
— Да полно тебе, боярин, — с усмешкой ответил вотяк. — Сегодня ты победил, я твой полонянин, и род мой выкупать меня должен. Завтра ты ко мне попадешь, и за тебя московитский царь серебро отсыплет. Какой я тать? Я бей Фатхи Кедра, древнего рода воинского. Слыхал про таких?
90
Бахтерец — доспех, в котором нагрудные бронепластины вплетались так, чтобы укладываться друг на друга в два-три слоя.
— С кем на Богородицкое ходил, бей? — поинтересовался Умильный.
— С ногайцами, урус, — пожал плечами вотяк. — Крепко вы досадили им за последний год. Вот и рады любым путем должок отдать.
— С кем?
— А с ханом Аримханом Исанбетом и беем Низибом Каналовым. Друзья мои старинные. Отпиши им, богатый выкуп соберут.
— Ладно, когда ногайцы, — тяжело вздохнул Илья Федотович, поняв, что полон из Богородицкого кто-то из татар сейчас уводит далеко на юг. — Но почему ты, вотяк, в набег пошел? Вы ведь все добровольно крест государю нашему целовали, [91] в верности клялись! Никто вас к присяге мечом не гнал, сами пришли.
91
Крест, а не саблю на верность вотяки целовали потому, что были православными.
— Больно
— Ты ведь слово давал, Фатхи! — повысил голос Илья Федотович. — В верности поклялся!
— Мое слово, — хмыкнул бей. — Хочу — даю, хочу — назад забираю.
— Ты бы, может, и забрал, — пожал плечами боярин Умильный, — да кто тебе его отдаст? И никакой ты ныне не бей, не воин, за которого и выкупа взять не грех и за один стол сесть не стыдно, а клятвопреступник. Изменник. Тать. А потому баять мы станем не по обычаю воинскому, а по судебнику государя нашего Ивана Васильевича. Указано в судебнике, что пойманного станичника надлежит в Разбойный приказ для следствия и суда отправлять. Коли тать с поличным застигнут, то наказание ему тот определить должен, кому урон нанесен. Смерды у тебя в обозе, бей, мои. Поймал тебя с поличным я. Стало быть, и кару назначать мне надлежит.
Илья Федотович перевел взгляд на холопов соседа, подумал несколько мгновений, а потом пожал плечами:
— Повесить.
— Да как… — растерялся станичник. — Меня… бея… Мой род… А выкуп, выкуп?!
Но его уже волокли к ближней сосенке, низкие ветви которой позволяли перекинуть веревку. Все по исконному обычаю: тать должен висеть в петле возле самого проезжего тракта. Недобрым людям для остережения, честным путникам — во успокоение.
— Почти тысячу коней холопы Лебтона за обозом нашли, — проводив бея взглядом, сообщил Дорошата. — Еще четыре сотни здесь отловили. Обоз богатый…
— Полон по домам распустить, — тут же отрезал Илья Федотович, — неча немцу на русских людей зариться. Добро поделить промеж ратников. Все добро. Ни к чему смердам его назад тащить, коли сразу уберечь не смогли. И еще, Семен Юрьевич… — Боярин Умильный запнулся, словно не хотел произносить вслух таких позорных слов, но потом все-таки вытолкнул их изо рта: — Возвращаться станем через Булатовскую переправу, мимо Паньшонок. Коли по Анареченской дороге еще отряд вотяковский появится, нам его не одолеть. Уходить надобно, уводить тех, кого спасти удалось. На все воля Божия. Кого хотел Он избавить от доли невольничьей, того к нам в руки и послал.
Когда передовой отряд доскакал до широкого ручья, пересекающего Анареченскую дорогу, Низиб-бей натянул поводья и предупреждающе поднял руку.
— Что случилось, уважаемый? — подъехал к нему Аримхан.
Вместо ответа бей приподнялся на стременах, оглядываясь по сторонам, наклонился к прозрачной воде. Ручей был широкий, но мелкий, чуть выше щиколотки, быстрые струи перекатывали по розоватому дну крупные песчинки.
— Да простит меня Аллах. — Бей Низиб с силой провел ладонью по лицу, по бороде, словно стирая с них невидимую грязь, резко стряхнул в сторону и неожиданно повернул по воде вниз по руслу.
— Вы куда, уважаемый? — растерянно поскакал следом Аримхан. — Мы потеряем время! Русские наверняка уже пустились в погоню!
— Мы ничего не теряем, — покачал головой его собеседник. — Или ты думаешь, на последней стоянке я по глупости не торопился поднимать в седло своих нукеров, давая им отдохнуть после тяжелого набега и вдосталь побаловаться с новыми невольницами? Не-ет, я ждал, пока неверный вспылит и уйдет один. Пусть идет, и оставляет следы, и уводит за собой русские сотни. А мы повернем сюда, оставив на дороге только двух караульных. Пусть русские умчатся вперед, а потом пусть вернутся обратно. Вот тогда мы и продолжим свой путь.