Андрей Капица. Колумб XX века
Шрифт:
А Петр Леонидович рассказывает ей о том, что в это время происходит в Москве:
«21 декабря 1935 г., Москва
…Таможенники заставили нас раскупоривать решительно всё. Причем мебель пришлось раскупоривать на дворе — мороз, ветер, я совсем продрог (часа три пришлось этим делом заниматься). Развернутую мебель потом погрузили и отправили на квартиру. Мебель поцарапали и попачкали. Я так и не знаю, все ли было перетащено, я уже не мог за всем следить. Ну, Бог с ними, хотя у нас в институте прут вовсю. У меня сперли рулетку. Шальников оставил портфель у меня в кабинете на 5–10 минут, и у него из него уперли 100 рублей. У нашего заведующего администрацией украли часы, а у Клеопольда все его жалование, он оставил его на столе. Что уперли с грузовика, я не знаю, так как, конечно, не могу помнить все вещи. Но все же мне интересно
Сегодня всё перевезли. Большой генератор очень картинно тащило 15 лошадей. Тяжеловозы работали исключительно хорошо и дружно, к ним не придерешься. <…>
Я сегодня немного возился с мебелью. Собрал верстак, сафьяновые стулья. Скажи ребятам, что их игрушки пришли благополучно. Андрюшина собачка без хвоста тоже очень патетично болталась, привязанная к какому-то свертку. <…>
Завтра месяц, как ты уехала, дорогой Крысеночек. Неужели я скоро увижу тебя и поросят? Мне ведь, кроме вас, никого не надо…» [103]
103
Капица Е. Л., Рубинин П. Е. Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма. М., АГРАФ, 2005. С. 96–97.
Одновременно с ИФП в его внутреннем дворе строится большой особняк для семьи Петра Леонидовича Капицы.
26 декабря 1935 г., Кембридж:
«…Мы выезжаем 10-го, попрошу, чтобы на это число и билеты заказали. Дело в том, что я сдала дом, и новые люди приезжают 10-го. <…> Ребята завалены подарками, какое-то невероятное количество, книги и игрушки. <…> К нам собирается масса народу, начиная с апреля. <…> Вообще, все теперь чувствуют, что в Москву можно ехать как домой, и собираются самые неожиданные люди. <…> Для меня самое важное — это наладить Твою работу и следить, чтобы все было в порядке и Ты бы мог спокойно работать. Домашняя обстановка очень важна. Ведь они никто не понимают, что для нас с Тобой дом и лаборатория — одно и то же, и поэтому я заинтересована в том и другом.
Ты не беспокойся о расстановке вещей дома. Я сделаю, когда приеду. Ты занимайся лабораторией и отдыхом.
Ребята страшно хотят ехать. В восторге от того, что увидят Тебя (!) и снег (!). Я их посылаю на неделю на мельницу, чтобы они были в хорошем состоянии перед отъездом…» [104]
Приехали, приехали!
«Первый удар», разумееется, принял на себя ленинградский дом Ольги Иеронимовны и старшего брата Петра Леонидовича на Каменноостровском проспекте. Племянник Леонид Леонидович вспоминал: «Когда приехала из Англии Анна Алексеевна с детьми, мои маленькие братья некоторое время жили у нас в ленинградской квартире. Братья были малы, совершенно неуправляемы, и к тому же периодически друг друга уничтожали… Но вскоре они уехали в Москву: дяде к тому времени дали квартиру на Пятницкой улице, и он переехал из „Метрополя“…» [105]
104
Капица Е. Л., Рубинин П. Е. Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма. М., АГРАФ, 2005. С. 99–100.
105
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 101.
На разрозненных печатных страничках Андрей Петрович напишет про свой переезд в СССР: «Мы практически не говорили по-русски… сидели на комоде в коридоре и швыряли в проходящих дровами». Двоюродного брата он тогда не запомнил: «С Леонидом мы не общались из-за десятилетней разницы в возрасте. Вы представляете, что такое 5 и 15 лет?» А по поводу московского жилья уточнил: «После переезда в Москву мы поселились на Пятницкой улице в коммунальной квартире» [106] .
106
Семейный архив А. П. Капицы.
Поль Дирак тоже приметил самую характерную особенность капицынских мальчишек: «Должен заметить, что жизнь у этих ребят в Кембридже была весьма и весьма свободной, и они получили известность как дикие русские мальчишки. Когда же они приехали в Москву, их стали звать дикими английскими мальчишками» [107] .
Андрей Петрович писал: «Постепенно овладеваем русским. Родители беспокоятся, что мы забудем английский, и к нам приглашается англичанка, бог весть какими судьбами занесенная в эти годы в СССР — Сильвия Уэлс. Она с нами разговаривает по-английски. В это же время мы переезжаем в почти законченный институт. Он был спроектирован не как обычные советские институты. В нем были двухэтажные квартиры для сотрудников, теннисные корты, фруктовый сад. А отцу в нем построили большой двухэтажный особняк. На первом — большая столовая, гостиная, кухня и две комнаты для домработниц. На втором — кабинет отца и еще четыре комнаты. В доме были три туалета и куча вспомогательных помещений: прихожие, гардеробные, подвал. Проектировал этот дом архитектор Жолтовский (академик Иван Васильевич Жолтовский обожал Италию и создал пышный сталинский стиль в архитектуре. — Прим. авт.). Вот практически с этого дома и начинаются мои московские воспоминания.
107
Петр Леонидович Капица: Воспоминания. Письма. Документы. М., Наука, 1994. С. 32.
По-видимому, мать не знала иных путей нашего воспитания кроме тех, что сама испытала в детстве: гувернантки, няньки, кухарки. Наша Сильвия была настроена просоветски, и через некоторое время, уже работая у нас в доме, вышла замуж за монтера из ИФП Василия Ивановича Перевозчикова. Так образовалась англо-русская семья, счастливо просуществовавшая долгую жизнь и давшая миру талантливых Илью и Сашу.
Сильвия была из аристократического рода, чуть ли не родственница королевской семьи, и мы смеялись над Ильей, что быть ему английским королем. Тогда в Англии был определенный кризис с наследником, но обошлось.
Сильвия была удивительной доброты человеком и не только развила наш английский язык, но и привила нам с братом многие человеческие качества, за что я теперь ей очень благодарен. Она практически занималась нашим воспитанием, поскольку мама больше помогала отцу.
Ну и, конечно, вторым нашим воспитателем стал институтский двор со своими хулиганами, драчунами и заводилами. Сначала они нас не очень жаловали — „англичане, директорские сынки“. Но потихоньку все стало на свои места. Я с детства отличался физической силой, а Сергей брал интеллектуальным преимуществом.
Особенно нам, мальчишкам, было интересно бывать в лабораториях и мастерских, где изготавливались приборы. А еще наблюдать, как отец демонстрировал образование сверхмощных магнитных полей на специальном электрогенераторе, привезенном из Мондовской лаборатории в Англии. Демонстрация опыта неизменно заканчивалась страшным грохотом, от которого падали в обморок особо чувствительные дамы.
Дома мы видели родителей только за завтраком и обедом, потому что вечера они проводили в гостях или где-нибудь в театре.
Но часто гости бывали и у нас. Большая гостиная, соединенная со столовой, в которой стоял большой круглый стол, а в стене проделано окно, через которое из кухни подавались блюда — все это было не похоже на то, как жили советские люди. Желающих посмотреть было много. Некоторых наиболее ярких гостей я запомнил. Это Ираклий Андроников с его блестящими рассказами, героями которых часто становились люди, бывавшие в нашем доме. Детский поэт и великолепный чтец-декламатор Самуил Яковлевич Маршак. Алексей Толстой с красавицей женой Людмилой Ильиничной, до самой своей смерти остававшейся приятельницей моей матери. Критик Корнелий Зелинский, которого почему-то все звали „Вазелинский“, видимо, не случайно. Но особенно мне запомнился Борис Михайлович Иофан, автор нашумевшего тогда проекта самого высокого в мире небоскреба — Дворца Советов. Даже мы, мальчишки, весело подсмеивались над едким замечанием моего отца: