Андрей Миронов и Я
Шрифт:
Телефонный звонок.
– Таня, здравствуйте! Это Ивлев, Дима Ивлев… Я прочел вашу книгу… она такая пронзительная… несколько дней не могу прийти в себя… Вчера какая-то сила понесла меня к Спасо-хаусу, и я весь вечер бродил по «кружку» и по вашим местам из книги.
После смерти Марии Владимировны, весной 1998 года, вышел второй тираж книги «Глазами друзей», куда сразу не вошли, а влетели статьи двух новых авторов, которые при жизни Марии Владимировны и только по ее воле были преданы остракизму. Это Плучек и Голубкина. У Марии Владимировны был свой счет с ними за своего сына. И будь она жива, никогда этим статьям в
– Как же вы осмелились вставить эти статьи в новое издание? И ведь сразу после смерти Марии Владимировны? Вы нарушили волю покойной!
Без всякого выражения на лице он мне бросает сакраментальную фразу:
– Но ведь она же умерла!
Какой цинизм! В 2 часа пить чай у Марии Владимировны в доме, в 5 часов пересказывать содержание разговора Плучеку, 13 ноября со скорбным выражением стоять у гроба, 14-го с облегчением принести в редакцию две статьи, вопреки воле матери Андрея.
Сентябрь… Еще тепло. Иду по Брюсовскому переулку и фантастическим способом вдруг оказываюсь в машине. Там какие-то люди, за рулем Наталья Селезнева – Пепита.
– Тань, – говорит она, подъезжая к подъезду своего дома, – мать очень хочет тебя видеть.
Входим в квартиру.
В светлой комнате в шелковом халате сидит седовласая Елена Семеновна, персонаж моей книги – Заратустра. На стенах висят ее портреты в молодости, на маленьком столике – ваза с фруктами, орехами… «Заратустра» хитро улыбается.
– Ты хорошо выглядишь, Танюля… с таким удовольствием прочла твою книгу… у тебя такой талант… ведь я все помню, девчонки… и твой роман с Андреем. Все правда, все на моих глазах… ешь фрукты. Я попросила мне купить 20 твоих книг, вот они стоят. Всем, кто ко мне приходит – а у меня бывает очень много людей, – я дарю твою книгу с надписью: «На добрую память от Заратустры». – И, тихо посмеиваясь, продолжает:
– Многим приходится заглянуть в словарь, чтобы узнать, кто это – Заратустра.
Мудрая Елена Семеновна в свои 87 лет в центре литературной, политической жизни страны, поэтому она так хороша в свои годы. У нее живая душа, яркий ум, она радуется каждому дню своей жизни.
Письмо из Америки! Кто бы мог подумать! От Ады Зельман, жены Гены Зельмана, любимого администратора театра Сатиры. Она пишет: «Мы с Катей (дочь Гены) читали и плакали. Я все это про вас с Андреем в принципе знала от Генки, но все равно сердце болело. Спасибо тебе за добрые слова о Гене. Я очень хорошо понимаю твои чувства, так как знаю, что такое любить и страдать.
Спасибо тебе за то, что ты разворотила этот гадюшник! Я всегда знала, что ты талантливый человек, а сейчас я просто в восторге от твоей книги, от того, каким языком она написана. Мы уехали в 1988 году. Катя родила трех сыновей. Старшего зовут Гена, и он очень похож на своего деда.
P.S. Танечка, еще раз спасибо тебе за книгу, здоровья тебе и счастья в жизни. К сожалению, этот театр погубил не одну жизнь.
Целую, Ада, Катя»
Ровно через год, осенью 2000 года, в Нью-Йорке в концертном зале «Националь», где состоится мое выступление, воочию увижу и обниму Аду и Катю.
9 сентября 1999 года. Иду в Министерство культуры к замминистра культуры Дементьевой Наталье Леонидовне. Уж скоро два года как умерла Мария Владимировна, оставив свою квартиру театральному музею имени Бахрушина. Это была ее последняя воля. Время
– Наталья Леонидовна, я свое дело сделала – поставила им памятник, – протягиваю ей книгу.
– Спасибо, обязательно прочту.
– Наталья Леонидовна, я к вам по очень важному делу. Уже скоро два года как нет Марии Владимировны, а музей не открыт. В чем проблема?
– Очень хорошо, что мы с вами встретились именно сейчас. В мое ведение недавно перешли все музеи, и мне будет легко заниматься этим вопросом. К 13 ноября, годовщине смерти Марии Владимировны, обязательно откроем.
Ухожу с легкой душой – сделано очень важное дело. Начинаю пить каждое утро натощак по поллитровой банке морковного сока – выжимаю сама через соковыжималку, столько возни с этой морковью, но выхода нет, ресурсы психические и физические на исходе. Вот запись из дневника этого времени: «Ух! Устала! Замучила, затрепала слава! Нет совсем мирной таинственной жизни. Но надо давать интервью, сниматься – платят деньги, которых у меня 0». Деньги действительно платят. Интервью со мной стоит 100 долларов. Некоторые платят больше, а некоторые жульничают. Интервью – это умственный и психический труд, если к нему относиться серьезно. И я уже не возмущаюсь и привыкла к тому, что на страницах газет выходят беседы со мной, где вопросы и ответы за меня сочиняет сам интервьюер.
Каждый день, почти каждый день звоню архитектору Юрию Григорьевичу Орехову – по его проекту сделано надгробие на могиле Андрея, а теперь и Марии Владимировны. Умоляю Юрия Григорьевича поторопить мастера по изготовлению решеток – ведь стыдно перед ними, что памятник в таком запустении. И ведь стелы без подкрепления могут в любую минуту упасть и разбиться. Он обещает найти, поторопить мастера. Эти переговоры с Ореховым происходят по нескольку раз в неделю. И я напоминаю ему о том, что 13 ноября – день памяти Марии Владимировны, и надо бы все поправить. А он мне в ответ: «Вот послушала бы она меня тогда, когда делали памятник, я ей предлагал делать решетку из металла, а она: „Нет! Андрюша любил бронзу“, – но ведь и воры тоже любят бронзу!»
Говорить о вандализме, о падении нравственности бессмысленно – «стенания текущих дней стары, как первый антиквар». И во времена Пушкина было то же самое. В часы прогулок по кладбищу и он замечал: «Ворами со столбов отвинченные урны». Но я надеюсь, что к 13 ноября решетка будет стоять.
Начинается новый слой реакции на мою книгу. Юбилей в Театре Российской армии артиста Федора Чеханкова. Поднимите руки, кто знает этого артиста. Раз-два и обчелся. Зато на сцене развешаны портреты Андрея Миронова, Марии Владимировны Мироновой, Александра Менакера. Артист Чеханков выходит на сцену и в юбилейном экстазе рассказывает о том, что… вот они… на портретах… самые близкие его друзья. А Егорова, сволочь, написала гнусную книгу, там все неправда, – гневается он. И так его жаль. Как он извивается в пламени плебейской зависти, в отсутствии любви и в присутствии бешеной злобы.
Проведя 20 лет с Андреем, как много нового узнаешь, как много новых друзей у тебя появилось, Андрюша, таких называют «друзья покойного». Как многим ты оказался нужен после своей смерти и как бессовестно они эксплуатируют твое имя! Чеханков сам написал в книге «Глазами друзей», что, мол, близкий друг его, Лариса Голубкина, привела его в дом Миронова. Встречаются Миронов с Чеханковым:
– Привет! – говорит Андрей.
– Привет! – отвечает Чеханков.
– Как живешь? – спрашивает Андрей.