Андрей Миронов и Я

Егорова Татьяна Николаевна

– Гроб с Мироновой здесь? Я говорю:

– Здесь.

– А из близких… кто-нибудь есть?

И только ощущая глаза смотрящих на меня с икон, в полной тьме тихо прозвучал мой голос: «Из близких… я». И этот голос, и этот ответ, увитый запахом ладана, прорвал купол церкви и вознесся в бесконечность.

– Тогда запишите телефоны, – сказал милиционер, – мало ли что? Мы здесь, рядом.

И ретировался.

Однажды говорю Марье: «Была на Дорогомиловской, в хозяйственном…»

– А вы знаете, что значит «Дорогомиловская»? – спрашивает она.

– Нет, не знаю.

– Это –

дорога милого. Царица Елизавета Петровна как-то ехала из Петербурга в Москву. Познакомилась с пастушком – Петею. Он ей очень понравился, даровала ему дворянский титул, дала фамилию – Разумовский, умный паренек был, и построила дворец. Теперь это Петровское-Разумовское. Так вот по этой дороге он к ней ездил на свидания… Поэтому и дорогу эту она, Елизавета, и назвала – Дорога Милого. Ну, у вас есть приспособление? Чем думать? Поэтому и прилепилось название – Дорогомилово!

А про Петра I тоже не знаете? У солдат Петра I на рукавах мундиров были нашиты пуговицы, медные или металлические. Стоит солдат в строю и правым-то рукавом мундира все по носу двигает – сопли вытирает. Петр и отдал приказ: пуговицы на рукаве мундира не обтачивать! И полноса смахивал герой. После этого от этой «аристократической» привычки отказались.

И как по-детски трогательно она меня всегда заманивала котлетками, как она за этим прятала свою любовь: «А я котлетки нажарила… такие вкусные… когда приедете?»

Скоро 13-е число. День памяти Марии Владимировны. К этой дате специально выходит статья под названием «Жоржетта, Мюзетта». Читаю: «В связи с тем, что издательство „Захаров“ недавно выпустило в свет книгу Татьяны Егоровой „Андрей Миронов и я“, Борис Поюровс-кий и Александр Ушаков (являющиеся душеприказчиками Мироновой) сделали следующее заявление: „… В мемуаристике произошел явный сбой жанра: теперь воспоминания явно используются для сбора компромата на живых и мертвых… Когда-то достойно ответила актриса Марецкая на вопрос корреспондента газеты „Фигаро“ – «боюсь, что после того, как я удовлетворю ваше любопытство, моя интимная жизнь перестанет быть интимной!“

Во-первых, товарищи душеприказчики, это не мемуаристика, а документальный роман. И не об интимной жизни, а просто о жизни. Во-вторых, Любовь Дмитриевна Менделеева-Блок, муза Блока, его «Прекрасная Дама», жена, которой он посвятил более 600 стихов и которая на несколько калибров побольше, чем Марецкая, отдала все свои сильно компрометирующие ее дневники в музей Блока, из которых господин Зильберштейн создал два великих и бесценных для русской литературы тома «Литературного наследия».

Читаю дальше:

«Татьяна Егорова отлично сознавала, что „любовная драма жизни“ бывшей малоизвестной актрисы вряд ли заинтересует издателей и читателей, а потому безошибочно назвала свою книгу „Андрей Миронов и я“.

Вам бы понятливость попугая Ромы! Объясняю: «любовная драма жизни» – название издательства. Это первое. Второе – «бывшей малоизвестной актрисы…» Позвольте, не вы ли уж, товарищ Поюровский, писали обо мне невесть какие хвалебные рецензии в вашей же газете «Вечерняя Москва». И хочется напомнить вам, как театральному критику, в скольких спектаклях и как

я играла. А то, что мне затыкали рот в театре, как вы сейчас – в литературе, это не новость, а попахивает приемами для неугодных. Да и снималась я у корифеев советского кино – Егорова, Райзмана, Абдрашитова, что тоже немаловажно для моей творческой биографии. О том, какая я актриса, писали и пишут не только вы с Ушаковым.

«Дорогая Татьяна Николаевна! Я ваша тезка, лично мы незнакомы. Вас знаю по театральным спектаклям и кинофильмам. Я ваша поклонница. Я верю каждому вашему слову в книге. Прочитала ее „залпом“, проплакала целый день! Ваша книга не отпускает от себя! Это удивительно. Через день я ее снова перечитала, опять „прожила“ с вами все-все. Книгу отложила, но руки так и тянутся к ней. Читать еще и еще раз. Читаю! Татьяна Горячева».

Теперь перейдем к обвинению «безошибочно назвала свою книгу „Андрей Миронов и я“. Это, господин Поюровский, комплимент моему издателю, так как я рьяно отказывалась от этого названия. Но господин Захаров оказался умен и прозорлив!

Дальше: «мы обнаружили коктейль из фактов, описанных в других книгах, с досужими вымыслами Егоровой. Не знаем, связано ли это с болезненным состоянием автора – то ли делириум, то ли контрактура Дюпиитрена воспаленного мозга – просим нас за неточность диагноза строго не судить: все-таки мы не врачи, но клинический аспект данной проблемы совершенно очевиден».

Меня эта формулировка очень радует, поскольку роднит с Чаадаевым. Чаадаевщина вот уже более ста лет как в моде.

И из огня тот выйдет невредим,Кто с вами день пробыть сумеет,Подышит воздухом однимИ в нем рассудок уцелеет.

Вспоминаю, товарищ Поюровский, как вы бессовестно в Доме актера, в тесном кружке сплетниц и сплетников, рассказывали о еще живой вашей «близкой знакомой» Марии Владимировне досужие вымыслы о ее «похождениях», поездках на курорт, и тут же, не обтерев рта, шли к ней, через дорогу, просить в долг денег на поездку к маме. Вот тут действительно клинический аспект непорядочности очевиден.

Март. Стою у концертного зала «Россия». Закладывают звезды Андрею, Марии Владимировне и Александру Менакеру. Вы подходите ко мне и говорите: «Я хочу перед вами извиниться… простите меня… я все эти годы думал, что вы влияете на Марию Владимировну… в смысле

друзей Андрея, которых она не хотела признавать. А теперь… Вчера я звонил Ширвиндту и многим другим, пригласил их прийти на открытие, чтобы они выступили, что-нибудь сказали о своем друге Андрее. Они отказались, сказав, что им некогда. Я в негодовании и больше им не подам руки!»

8 марта, в день рождения Андрея, сидим у Марьи за столом. В том числе одноклассник Андрея г-н Ушаков. Марья четко произносит: «Всю жизнь Андрей любил только Таню, а Таня любила Андрея». Как вы сразу испугались этой фразы! Приезжали на дачу и постоянно меня пытали, кому она достанется.