Андрей Миронов
Шрифт:
Победить-то победил, но сразу же после Романова режиссёру пришлось убеждать Смоктуновского, который попробовал было в самый последний момент отказаться от участия в картине, сославшись на свою большую занятость в Ленинградском Большом драматическом театре и проблемы со здоровьем. Ничего, Рязанов и тут справился – другого исполнителя главной роли ему искать не пришлось.
Андрей мечтал о собственном автомобиле, копил деньги, которых всё время не хватало, потому что он не стеснялся в тратах, и поэтому на съёмках рязановской картины решил совместить полезное с приятным – взять несколько уроков вождения. Первый блин вышел комом: сдавая назад, Андрей врезался в торговый ряд (как раз снимался эпизод, в котором
Машину «Волгу», ГАЗ-21, такую же, как в фильме «Берегись автомобиля», Миронову удалось купить лишь весной 1969 года, одолжив довольно крупную сумму у одного из знакомых, богатого столичного реставратора Александрова, у которого на углу Садового кольца и Калининского проспекта была мастерская, оформленная, разумеется, как государственная, но фактически своя. Отставной чекист Александров специализировался на старинных иконах.
Деньги он Андрею дал. Уже вернув долг, Миронов узнал от кредитора, что на самом деле он брал взаймы у своего отца. Александр Семёнович, видимо, считая, что не стоит слишком баловать взрослого сына, не пожелал открыто дать Андрею деньги и прибёг к услугам посредника.
Фильм «Берегись автомобиля» вышел в прокат сразу после майских праздников 1966 года. Зрителям он понравился настолько, что по данным опроса, который проводил среди своих читателей журнал «Советский экран», Иннокентий Смоктуновский был признан лучшим актёром 1966 года. Фильм получил несколько зарубежных наград, но ни одной советской.
Звёздный час приближался, приближался и настал!
Только поначалу никто, включая и самого Миронова, не мог предположить, чем обернётся для актёра роль другого жулика (ох уж это прилипчивое киношное амплуа!) – Гены Козадоева по кличке Граф.
Всё началось в феврале 1968 года, когда Андрей получил очередное предложение сняться в кино от самого кассового режиссёра советского кинематографа Леонида Гайдая.
В то время Гайдай снимал хит за хитом, откровенно слабые картины будут у него гораздо позже. Вся страна по многу раз смотрела гайдаевских «Самогонщиков», «Операцию „Ы“ и другие приключения Шурика» и «Кавказскую пленницу». Гайдай снимал зрелищные, динамические, эксцентрические и очень смешные комедии.
«У Гайдая был очень кропотливый отбор материала, – вспоминал композитор Александр Зацепин, постоянный творческий партнёр режиссёра. – И конечно, монтаж. Очень многое из того, что было снято, он сам выбрасывал. Но многое у него отнимали насильно. Помню, что в „Кавказской пленнице“ была чудесная панорама товарища Саахова снизу вверх: сапоги, военные брюки, китель, рука, засунутая за китель, – точно Сталин. Доходим до головы – товарищ Саахов. В просмотровом зале стоял гомерический смех, но в Госкино этот кадр безжалостно вырезали и смыли негатив. Много таких гайдаевских замечательных деталей исчезло навсегда» [21] .
21
Зацепин А. От великого до смешного. Воспоминания о Леониде Гайдае. – «Искусство кино». 2003, № 10.
В новой картине мастера, «Бриллиантовой руке», рассказывающей о простом советском человеке, которого судьба свела с шайкой контрабандистов, хотели сниматься многие актёры, в том числе и Георгий Вицин, один из самых любимых актёров Гайдая. Вицин тоже пробовался на роль Козадоева, но худсовет утвердил Миронова. Драматург Морис Слободской, один из авторов сценария «Бриллиантовой руки», почему-то нашёл нужным сказать: «Миронову в кино не везёт. Убеждён, что Гайдай сделает из него комедийного актёра».
В «Бриллиантовой руке» Миронов играл с небывалым вдохновением и по своему обыкновению импровизировал на каждом шагу. Роль Козадоева ему очень нравилась. Гена в исполнении Андрея стал центральной фигурой картины, чуть ли не её «символом». Кстати, «фирменный» жест Гены, то самое горделиво-независимое откидывание головы назад, Гайдаю предложил Миронов.
Гайдай никогда не отмахивался от хороших советов. Так, например, по совету Юрия Никулина он вставил в эпизод на теплоходе песню «Остров невезения» в исполнении Миронова. Так Андрей в очередной раз доказал всем, что не лишён музыкального дарования. Кстати, ему самому больше нравилась никулинская песня «А нам всё равно». Он даже с оттенком печали говорил Никулину: «Вот твою песню, Юра, народ петь будет, а мою – нет».
Андрей ошибался: сразу же после выхода фильма в прокат народ «подхватил» обе песни. А тут ещё постаралась единственная в Советском Союзе фирма грамзаписи «Мелодия», экстренно выпустив гибкую пластинку с песнями из «Бриллиантовой руки». Эта пластинка у певца Андрея Миронова была первой, но не последней.
Абсурдная, совершенно безыдейная песня – этот «Остров невезения». И как только её вообще выпустили в свет в то время? Чему могли научить строителей коммунизма эти «несчастные люди-дикари, на лицо ужасные, добрые внутри»? Однако «Остров невезения» стал суперхитом.
Сделаю маленькое отступление, чтобы упомянуть о человеке, у которого Андрей Миронов, как певец, многое почерпнул. В основном, те уникальные черты, которые были присущи старым, ещё дореволюционным шансонье.
Жил в Одессе старый артист Лев Маркович Зингерталь (Лейб Зингер), начавший свой долгий творческий путь ещё в девяностых годах XIX века. Он был един во многих лицах – писал тексты и музыку, исполнял куплеты и песни, играл на скрипке (виртуозно играл!), мог выбить чечётку… Вспомните Бубу Касторского из «Неуловимых мстителей», и вы получите хотя бы некоторое представление о сценической деятельности Льва Зингерталя.
Тринадцатый ребёнок в бедной еврейской семье так хотел стать артистом, что подростком сбежал из дома вслед за посетившим их местечко бродячим цирком. Начинал как цирковой артист-универсал, но уже в семнадцатилетнем возрасте определился с жанром и начал выступать в качестве куплетиста-сатирика, исполняя куплеты и песенки собственного сочинения. Не имея никакого образования и нигде никогда не учась (учился он у жизни, наблюдая за собратьями-актёрами), Лейб тем не менее, что называется, «вышел в люди». Найдя, что «Лейб Зингер» звучит не слишком впечатляюще, он изменил имя на Лев, а к фамилии, «облагораживая» её, добавил окончание «таль».
Он был и комиком, и трагиком, он был – Лев Зингерталь! В начале XX века популярность артиста выросла настолько, что у него развелось множество самозваных дублёров. Их было столько, что самому Зингерталю приходилось писать на афишах своё имя с добавлением слова «настоящий».
После войны Лев Маркович уже не выступал – давал о себе знать возраст, но совсем со сценой расстаться не мог. Он работал билетёром в одесской филармонии. Зимой сидел в «главном» здании на пересечении Бунина и Пушкинской, а летом – в Летнем театре (так называлась концертная площадка в городском саду на Дерибасовской). Зингерталя знали все – и Вертинский, и Утёсов, и Миронова с Менакером… Не просто знали, но и уважали как старейшину, можно сказать – патриарха отечественной эстрады. Когда Льву Марковичу исполнилось девяносто лет, его поздравлял чуть ли не весь актёрский мир как от лица организаций (Всероссийское театральное общество, Москонцерт, Ленконцерт, Одесская киностудия), так и лично. Но лучшим поздравлением стала телеграмма известного одесского актёра Дмитрия Кара-Дмитриева, в которой было написано: «Ах какая чудесная жизни деталь, что в Одессе живёт до сих пор Зингерталь».