Андрей Миронов

Шляхов Андрей Левонович

Что это было?

Та самая любовь с первого взгляда?

Желание старшего брата чем-то досадить младшему в рамках негласного, дружелюбного на вид, соперничества?

Опьянение не столько любовью, сколько спиртным?

Шутка, невзначай ставшая правдой?

Манера поведения, ставшая стилем жизни?

А может, всего понемногу?

А может, ничего подобного никогда и не было?

Татьяна вспоминала, что Андрею поступок брата не понравился. Он отпустил колкость, Татьяна попыталась её сгладить, Кирилл пригласил их на обед в ресторан «Метрополь»… Он пробыл в Москве три дня и почти всё это время провёл в компании Андрея и Татьяны, продолжая свои ухаживания. Повторяющиеся предложения руки и сердца Ласкари подкреплял практичными доводами, доказывая Татьяне, что он, с какой стороны ни посмотреть,

является куда более выгодным кандидатом в мужья, чем его сводный брат.

По словам Татьяны, Андрей изо всех сил хранил самообладание, делая вид, что принимает поведение Кирилла за шуточный розыгрыш, пусть и порядком затянувшийся. Кирилл уехал, что называется, не солоно хлебавши. Но можно сказать, что чего-то он всё же добился – внёс некоторый разлад в отношения Миронова и Егоровой. Или же просто вынудил их обоих обратить внимание на трещину, пробежавшую между ними…

Трещина углубилась и расширилась на праздновании дня рождения Андрея. Во-первых, Татьяну покоробило поведение Марии Владимировны, ненадолго заехавшей с Александром Семёновичем в Волков переулок, чтобы поздравить сына с двадцатишестилетием. Мария Владимировна вела себя с Татьяной не сухо, а прямо-таки враждебно, впрочем, другого и не следовало ожидать. Мало того что человек «не их круга», мало того, что дерзкая, так ещё и пользуется своим влиянием на Андрея…

Во-вторых, Андрей, как показалось Татьяне, уделял слишком много внимания одной из гостей – балерине Ксении Рябинкиной (Царевна-лебедь из фильма «Сказка о царе Салтане»). Возможно, Андрей просто желал досадить Егоровой. Этакая своеобразная месть за то, что Татьяна не оборвала Кирилла, когда тот всё звал её замуж.

Кирилл же, как рассказывала Татьяна, часто звонил из Ленинграда, явно на что-то надеясь. И дождался… Андрей дал Татьяне очередной (о, сколько их было!) повод для ревности, Татьяна решила отомстить и… на ближайшей «Стреле» отбыла в Ленинград. Остановилась у родственницы, соврав ей насчёт приглашения на пробы с «Ленфильма», и, не откладывая (дело было утром), позвонила Кириллу. Тот несказанно обрадовался и тотчас же примчался за Татьяной. Прогулка, завтрак, знакомство с семьёй – мамой и бабушкой… По словам Татьяны, закончилось дело торжеством в доме Ласкари – вроде как свадьбой, после которой она отбыла в Москву, якобы за вещами и для того, чтобы получить расчёт в театре, но в Ленинград больше не вернулась.

Впрочем, сам Кирилл Ласкари о романе с Татьяной Егоровой и об их «свадьбе» во всеуслышание никогда не вспоминал. Известно о двух браках Кирилла Александровича. Первой женой его была известная актриса Нина Ургант (Рая из «Белорусского вокзала»), а второй – актриса Ирина Магуто. В шутку Кирилл Ласкари называл своей «невестой до её рождения» Марию Полицеймако, дочь знаменитого актёра, премьера ленинградского Большого драматического театра Виталия Полицеймако и известной ленинградской актрисы Евгении Фиш, первой эстрадной партнёрши Александра Менакера. Дело в том, что когда-то Менакер и Ласкари, дружившие с родителями Марии, заключили с ними шуточный договор о том, что если у них родится дочь, то её обязательно выдадут замуж за Кирилла. На самом деле Мария вышла замуж за известного актёра Семёна Фараду и стала матерью не менее известного ныне актёра Михаила Полицеймако.

Но о Татьяне Егоровой и своём романе с ней Ласкари, по неизвестным миру причинам, никогда не вспоминал. Главный балетмейстер Санкт-Петербургского Театра музыкальной комедии Кирилл Ласкари умер в октябре 2009 года в возрасте семидесяти трёх лет, намного пережив и своего сводного брата и многих друзей, одним из которых был бард Владимир Высоцкий. «На Ваганьковском кладбище у его памятника много цветов, – писал Ласкари, – не меньше их и у моего брата, который покоится невдалеке. Говорят, время – хороший целитель. Целитель чего? Памяти? Думаю, что это не так. С каждым годом их отсутствие ощущается всё острее и болезненнее. С каждым днём всё чаще и чаще обнаруживается пустота, оставленная ими».

Глава 11. Грани таланта

В августе 1969 года Миронов вместе с отцом отдыхал в санатории «Эстония» в Пярну, фешенебельном в советском понимании курорте на юго-западе Эстонии. Там же отдыхал и Валентин Плучек с женой, актрисой Зинаидой Дмитриевой.

Миронов был первым, с кем Плучек поделился своей новой идеей.

Близилось столетие со дня рождения вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова-Ленина, и вся страна, весь советский народ, должен был внести свой вклад в празднование знаменательной даты, коммунистического мегаюбилея.

Студенты и школьники брали на себя обязательство повысить успеваемость, рабочие и колхозники ударно трудились и посвящали свои трудовые успехи грядущему юбилею. Писатели писали книги, композиторы – музыку, драматурги – пьесы, ну а каждый советский театр должен был откликнуться постановкой какого-нибудь, если не ленинского, то, во всяком случае, революционного спектакля, приуроченного к этой самой дате.

Плучек предусмотрительно не стал ставить пьесу о Ленине. Во-первых, он чувствовал, да нет – знал, что подобных постановок будет видимо-невидимо, а во-вторых, «лениниана» не терпела ни режиссёрских трактовок, ни каких-либо импровизаций. В театре, взявшемся за постановку пьесы о вожде, всё – от художественного руководителя до последнего статиста – должны были придерживаться правила: «За шаг влево или шаг вправо – расстрел». В шестидесятые-семидесятые годы XX века за идеологические промахи уже не расстреливали, но партийные билеты и тёплые места отбирали исправно. Если же следовать канонам «ленинианы», то зрителя в театр и калачом не заманишь – постановка непременно выйдет скучной, сухой и совершенно неинтересной. А как же тогда сборы делать, ведь план «по кассе» (был и такой план в плановом социалистическом обществе) выполнять надо. Короче, ну её, эту «лениниану».

Поначалу Валентин Николаевич облюбовал пьесу «Первая Конная» Всеволода Вишневского. Плучек собирался ставить её не в «канонической» трактовке, пропитанной революционной патетикой, а устроить нечто вроде солдатско-матросского мюзикла, главную роль в котором должен был играть Андрей Миронов. Известный советский драматург, певец военного флота Александр Штейн согласился переделать пьесу для Театра сатиры. Андрею замысел Плучека понравился.

Однако стоило только Штейну засесть за «перелицовку» первой Конной, как в его голове засверкала новая идея. Чем переделывать к юбилею чужую пьесу, лучше написать и предложить театру свою. Каждое торжество оборачивается водопадом наград, но за переработку пьесы ничего существенного не получишь. То ли дело своя пьеса… О ком? Да хотя бы о самом Вишневском! Весьма подходящий для юбилейного спектакля персонаж, по всем статьям подходящий – коммунист, воевал в Гражданскую и не только.

Оставалось сделать самое главное – уговорить Плучека. Штейн охарактеризовал будущую пьесу как условную, свободную от конкретных реальностей.

Этакую пьесу-фантазию, пьесу-размышление, пьесу-воспоминание. Зная о симпатиях Плучека к Миронову, Штейн сказал, что никого, кроме Андрея, в главной роли не видит. «Но ведь он внешне совсем не похож на Вишневского!» – удивился Плучек, но после непродолжительного размышления всё же одобрил идею Штейна. Тот засел за пьесу.

Миронов не только не возражал против роли Всеволода Вишневского, но и работал над ней с упоением. Нет, он не был идейным коммунистом и, подобно всем здравомыслящим людям, давно уже не питал никаких иллюзий относительно социализма как такового, но роль Вишневского была многообещающей в смысле наград и официального признания. Такой же была и роль Фридриха Энгельса в фильме «Год как жизнь», но, увы, все надежды, связанные с ней, оказались несбывшимися. Миронов прекрасно понимал, что для получения звания заслуженного артиста, не говоря уже о народном, народная любовь вместе с кассовыми сборами ничего не значат.

Андрей, вне всякого сомнения, был в какой-то мере благодарен существовавшему тогда строю, в конце концов именно при этом строе он и стал знаменитым артистом, но, повторяю, идейным коммунистом не был. Скорее, даже был, как тогда выражались, «идейно несознательным». Вот один пример тому. В канун ноябрьских празднеств 1970 года, после спектакля «У времени в плену» («Художник и революция»), того самого, «юбилейного», написанного по пьесе Штейна, артисты Театра сатиры, среди которых был и Миронов, поехали «праздновать праздник» в гостеприимную квартиру Александра Ширвиндта, находящуюся в знаменитой высотке на Котельнической набережной.