Андрей Сахаров. Наука и свобода

Горелик Геннадий

А вопрос о моей личной — негосударственной — безопасности поблек уже в первый день необычной архивной работы. Работа эта началась, можно сказать, с допроса. Часа полтора со мной беседовали два сотрудника КГБ. Один — мрачноватый и уставший от жизни. Второй, помоложе, доброжелательный и любознательный. Их интересовало, что я, собственно, надеюсь найти в столь специфических документах и что это может дать истории науки.

Я сразу стал давать чистосердечные показания, объясняя на конкретных примерах, как много иногда дает просто точная дата какого-то события. Примеров у меня в запасе много, и следователи мои заметно помягчели. Разговор пошел свободнее, временами даже история соприкасалась

с современностью. Под конец я получил вопрос, который меня и озадачил, и насмешил: действительно ли Сахаров был хорошим физиком?

Сотрудники столь компетентного, во всяком случае, информированного, ведомства допускали, что диссидент-академик был физиком только формально?! А ведь к тому времени уже больше года прошло после смерти знаменитого народного депутата. Неподдельный общественный траур показывали экраны телевизоров. И столько уже было публикаций о нем!

После этого простодушного вопроса сотрудника КГБ я почти перестал опасаться, что меня могут каким-то образом использовать в целях, далеких от истории науки. Я понял, что они исправно выполняют распоряжение начальства — оказать содействие историкам. Было бы другое распоряжение, они бы выполнили его.

Впоследствии я не раз мысленно возвращался к смешному вопросу. И признавался себе, что и сам не понимаю, как в одной жизни уместились такие разные вещи: водородная бомба и Нобелевская премия мира, личный траур по смерти Сталина и стойкое противостояние государственной системе, созданной Сталиным, и, наконец, физика ранней Вселенной.

Я знал, что все было взаправду: и самый мощный термоядерный взрыв в истории человечества, и отважная защита прав человека от власть имущих, и душевная мягкость, и симметрии Вселенной. Но как это может соединяться в одной биографии, в одной личности?!

Спустя полгода после моего визита в недра КГБ, руководитель этой организации принял участие в попытке государственного переворота. Он хотел спасти советскую власть. Результат был противоположным — советская власть рухнула, и последний советский шеф КГБ попал в тюрьму (не Лубянскую). До этого, увы, в его ведомстве успели уничтожить сотни томов материалов, касавшихся Сахарова, — в том числе и его рукописи, выкраденные агентами КГБ.

Зато громкий конец советской власти позволил людям даже старших поколений открыть для себя свободу слова. Вместе с работой в архивах я стал собирать устную историю окружения Сахарова. Проводил интервью с его коллегами, друзьями и не друзьями, с жизненными попутчиками. С теми, кто учился с ним в университете, в чьем окружении он начинал свой путь в науке, занимался ядерным оружием, вернулся в чистую физику, вышел в мир бесправия и прав человека и… вошел в мировую историю.

Архивные материалы помогали задавать вопросы очевидцам, а их рассказы помогали ставить новые вопросы себе и искать новые документальные свидетельства. Пригодились и документы из Архива КГБ, которые я изучал на подлинном месте преступления.

Много неожиданного открылось для меня. Например, я узнал, что теоретик, в 1938 году уподобивший Сталина Гитлеру, в 50-е годы проводил расчеты сахаровской водородной бомбы — для того же Сталина. И понял, что, вернувшись от бомб в чистую науку, Сахаров дал неожиданный ответ на тот самый вопрос о физике ранней Вселенной, который сделал меня историком науки, — вопрос, поставленный моим первым героем, расстрелянным в 1938 году.

В результате я, кажется, стал понимать связь невероятных контрастов биографии Андрея Сахарова. Об этом предлагаемая читателю книга.

Часть I. Из царской России в царство советской физики

Петр Лебедев, давление света и давление обстоятельств

Когда-то Лебедев измерял давление света в тончайших, по тому времени, экспериментах — тут [в физике термоядерного взрыва. — Авт.*] оно было огромным и определяющим.<>

Неужели наша интеллигенция так измельчала со времен Короленко и Лебедева? Ведь П.Н. Лебедев не меньше нынешних любил науку, не меньше был связан с университетом, когда ушел после решения министра просвещения о допущении жандармов на территорию университета (сколько гебистов в МГУ сейчас, известно, наверное, только Андропову).

Андрей Сахаров. Воспоминания

^{{* Далее в квадратных скобках примечания автора.}}

Рассказ о жизни Андрея Сахарова стоит начать с событий, происшедших за десять лет до его рождения.

В центре этих событий оказался Петр Лебедев (1866—1912) — первый российский физик мирового уровня. Получив европейское образование и признание в международном сообществе физиков, он вместе с тем был российским интеллигентом. Это он доказал своей жизнью и, можно сказать, смертью. Когда российская история поставила его перед выбором: наука или нравственный долг, он пожертвовал любимой профессией‚ и жертва оказалась непосильной при его болезни сердца.

Полвека спустя российская история поставила подобный выбор перед Сахаровым. Но и без этого у него были причины ощущать свою связь с физиком Лебедевым.

Первый учитель Сахарова в физике — его собственный отец — учился у Лебедева в Московском университете. Научный дом, в котором Сахаров начал свой путь в науке, — физический институт Академии наук не зря носил имя П.Н. Лебедева. Само здание института строилось для него, вынужденного в 1911 году покинуть университет. Лебедев оказался причастен даже к сахаровской военной физике. Главный научный результат Лебедева стал, можно сказать, элементом конструкции в термоядерной бомбе. Самая большая из сил природы, разбуженных человеком, находится в родстве с неуловимо маленькой силой, которую Лебедеву все-таки удалось уловить.

Свет оказывает давление

Лебедев впервые обнаружил давление света в эксперименте и измерил его. Опыт был необычайно трудный.

В этом, правда, может усомниться тот, кто видел забавную научную игрушку, похожую на лебедевский прибор. Маленький пропеллер, накрытый стеклянным колпаком, начинает безостановочно вращаться, как только включается стоящая рядом обычная настольная лампа. Когда подобная вертушка крутится под действием ветра, это вряд ли кого удивит, но тут — стеклянный колпак, который не пропускает никакого дуновения воздуха. Пройти может только свет. Значит, он давит на лопасти не хуже воздушного потока? Игрушка, конечно, интересная, но неужели с такими вот штуками попадают в историю науки?

Интереснее, однако, сама история науки. Когда английский физик Крукс — нечаянно, для других целей — сделал первую световую вертушку, Лебедеву было всего семь лет. И без его помощи физики успели понять, что причина вращения вертушки, действительно, свет, но… не его давление. Попав под солнечные лучи, легко ощутить тепло, но никакого давления не почувствуешь. Именно это ощутимое тепло и вращает вертушку, нагревая воздух около вертушки под колпаком. Теоретики подсчитали, что эти слабенькие «тепло-воздушные» силы в тысячи раз больше предсказанных сил светового давления.